Дикий ирис. Аверн. Ночь, всеохватная ночь
Шрифт:
in the open field —
For what? For space and air?
The privilege of being
single in the eyes of heaven?
You were not intended
to be unique. You were
my embodiment, all diversity
not what you think you see
searching the bright sky over the field,
your incidental souls
fixed like telescopes on some
enlargement of yourselves —
Why would I make you if I meant
to limit myself
to the ascendant sign,
the star, the fire, the fury?
Середина
Как я могу помочь, когда все вы хотите
разного – солнечного света или же тени,
влажной тьмы или сухого тепла —
Прислушайтесь-ка к себе, соперничая друг с другом, —
И вы еще удивляетесь,
почему я от вас в отчаянии,
вы думаете, что-то может свести вас воедино —
неподвижный воздух в разгар лета,
спутанный с тысячью голосов,
и каждый взывает
о какой-то потребности, некоем абсолюте,
и во имя этого они
непрерывно душат друг друга
в чистом поле —
Ради чего? Ради пространства и воздуха?
Привилегии быть
единственным в глазах небес?
Вы не должны
были быть уникальными. Вы были
моим воплощением, всем разнообразием,
не тем, что вы, по-вашему, видите,
исследуя яркое небо над полем,
ваши случайные души
направлены, как телескопы, на некое
продолжение вас самих —
Зачем мне вас создавать, если бы я хотел
ограничиться
асцендентом,
звездою, огнем, яростью?
Vespers
Once I believed in you; I planted a fig tree.
Here, in Vermont, country
of no summer. It was a test: if the tree lived,
it would mean you existed.
By this logic, you do not exist. Or you exist
exclusively in warmer climates,
in fervent Sicily and Mexico and California,
where are grown the unimaginable
apricot and fragile peach. Perhaps
they see your face in Sicily; here, we barely see
the hem of your garment. I have to discipline myself
to share with John and Noah the tomato crop.
If there is justice in some other world, those
like myself, whom nature forces
into lives of abstinence, should get
the lion’s share of all things, all
objects of hunger, greed being
praise of you. And no one praises
more intensely than I, with more
painfully checked desire, or more deserves
to sit at your right hand, if it exists, partaking
of the perishable, the immortal fig,
which does not travel.
Вечерня
Когда-то
Здесь, в Вермонте, где
не бывает лета. Это была проверка: если дерево выживет,
значит, ты есть.
По этой логике тебя нет. Или ты есть
исключительно в более теплом климате,
на пылкой Сицилии, в Мексике и Калифорнии,
там, где растут невообразимые
абрикосы и нежные персики. Возможно,
твой лик зрим на Сицилии – здесь же едва заметен
подол твоего одеяния. Я должна себя дисциплинировать,
чтобы с Джоном и Ноа вырастить урожай помидоров.
Если есть справедливость в каком-то ином мире, такие,
как я, кого природа принуждает
к воздержанию, должны получить
львиную долю всего – все,
по чему изголодались, ведь алчность – это
хвала тебе. И никто не восхваляет тебя
усердней, чем я, так мучительно
не сдерживает желание и не заслуживает
сидеть одесную тебя, если ты есть,
вкушая бренную, бессмертную смокву,
которую не перевозят.
Vespers
In your extended absence, you permit me
use of earth, anticipating
some return on investment. I must report
failure in my assignment, principally
regarding the tomato plants.
I think I should not be encouraged to grow
tomatoes. Or, if I am, you should withhold
the heavy rains, the cold nights that come
so often here, while other regions get
twelve weeks of summer. All this
belongs to you: on the other hand,
I planted the seeds, I watched the first shoots
like wings tearing the soil, and it was my heart
broken by the blight, the black spot so quickly
multiplying in the rows. I doubt
you have a heart, in our understanding of
that term. You who do not discriminate
between the dead and the living, who are,
in consequence,
immune to foreshadowing, you may not know
how much terror we bear, the spotted leaf,
the red leaves of the maple falling