Дикий ирис. Аверн. Ночь, всеохватная ночь
Шрифт:
как вы слепо цепляетесь за землю,
будто это райские виноградники,
хотя поля вокруг охвачены пламенем —
ах, малышня, как же вы примитивны:
ведь это и дар, и мука.
Если после смерти вы боитесь
большего наказания, то смерти
бояться не нужно:
сколько раз я должен уничтожать
собственные творения, чтоб объяснить —
ваше
одним махом я поместил вас
во времени и в раю.
The White Rose
This is the earth? Then
I don’t belong here.
Who are you in the lighted window,
shadowed now by the flickering leaves
of the wayfarer tree?
Can you survive where I won’t last
beyond the first summer?
All night the slender branches of the tree
shift and rustle at the bright window.
Explain my life to me, you who make no sign,
though I call out to you in the night:
I am not like you, I have only
my body for a voice; I can’t
disappear into silence —
And in the cold morning
over the dark surface of the earth
echoes of my voice drift,
whiteness steadily absorbed into darkness
as though you were making a sign after all
to convince me you too couldn’t survive here
or to show me you are not the light I called to
but the blackness behind it.
Белая роза
Это и есть земля? Тогда
мне здесь не место.
Кто ты, там, в освещенном окне,
затененном теперь мерцающей
листвой калины?
Выживешь ли ты здесь, где я не продержусь
дольше одного лета?
Всю ночь тонкие ветви
покачиваются и шелестят у светлого окна.
Объясни мне жизнь, подай хоть какой-нибудь знак,
хоть я и взываю к тебе по ночам:
я не такая, как ты: у меня лишь
тело вместо голоса, и я не могу
исчезнуть в тишине —
и холодным утром
над темной землей
разносится эхо моего голоса,
белизна постепенно поглощается тьмой,
будто ты все ж подаешь мне знак, чтоб
убедить меня в том, что тоже не смог бы здесь
выжить,
или показать, что ты не свет, к которому
я взывала,
а лишь тьма позади.
Ipomoea
What was my crime in another life,
as in this life my crime
is sorrow, that I am not to be
permitted to ascend ever again,
never in any sense
permitted to repeat my life,
wound in the hawthorn, all
earthly beauty my punishment
as it is yours —
Source of my suffering, why
have you drawn from me
these flowers like the sky, except
to mark me as a part
of my master: I am
his cloak’s color, my flesh giveth
form to his glory.
Ипомея
Что
если в этой мое преступление —
скорбь о том, что мне никогда
не позволят снова подняться,
ни в каком смысле
не позволят повторить свою жизнь,
свернувшуюся в боярышнике, всякая
земная красота – мое наказание,
как и твое —
Источник моих страданий, зачем
ты срезала с меня
цветы, подобные небу, если
не для того, чтоб подчеркнуть мою
принадлежность владыке: я
цвета его плаща, плоть моя
образует его сияние.
Presque Isle
In every life, there’s a moment or two.
In every life, a room somewhere, by the sea
or in the mountains.
On the table, a dish of apricots. Pits in a white ashtray.
Like all images, these were the conditions of a pact:
on your cheek, tremor of sunlight,
my finger pressing your lips.
The walls blue-white; paint from the low bureau flaking
a little.
That room must still exist, on the fourth floor,
with a small balcony overlooking the ocean.
A square white room, the top sheet pulled back over
the edge of the bed.
It hasn’t dissolved back into nothing, into reality.
Through the open window, sea air, smelling of iodine.
Early morning: a man calling a small boy back from
the water.
That small boy – he would be twenty now.
Around your face, rushes of damp hair, streaked with auburn.
Muslin, flicker of silver. Heavy jar filled with white peonies.
Преск-Айл
В каждой жизни есть одно-два мгновения.
В каждой жизни есть комната где-то у моря или в горах.
На столе блюдо с абрикосами. Косточки в белой
пепельнице.
<