Дикий ирис. Аверн. Ночь, всеохватная ночь

Глик Луиза

empty-line/>

Как и все образы, это условия договора:

у тебя на щеке дрожит солнечный свет,

мой палец прижимается к твоим губам.

Бело-голубые стены; краска на низком столе

слегка облупилась.

Эта комната, должно быть, еще существует,

на четвертом этаже,

с балкончиком, с видом на океан.

Квадратная белая комната, покрывало на кровати

задралось.

Это не растворилось обратно в пустоте реальности.

В

открытое окно морской воздух, пахнущий йодом.

Раннее утро: мужчина зовет мальчика из воды.

Тому мальчику сейчас было бы двадцать.

Твое лицо обрамляют влажные рыжеватые пряди.

Муслин, мерцание серебра. Тяжелый кувшин

с белыми пионами.

Retreating Light

You were like very young children,

always waiting for a story.

And I’d been through it all too many times;

I was tired of telling stories.

So I gave you the pencil and paper.

I gave you pens made of reeds

I had gathered myself, afternoons in the dense

meadows.

I told you, write your own story.

After all those years of listening

I thought you’d know

what a story was.

All you could do was weep.

You wanted everything told to you

and nothing thought through yourselves.

Then I realized you couldn’t think

with any real boldness or passion;

you hadn’t had your own lives yet,

your own tragedies.

So I gave you lives, I gave you tragedies,

because apparently tools alone weren’t enough.

You will never know how deeply

it pleases me to see you sitting there

like independent beings,

to see you dreaming by the open window,

holding the pencils I gave you

until the summer morning disappears into writing.

Creation has brought you

great excitement, as I knew it would,

as it does in the beginning

And I am free to do as I please now,

to attend to other things, in confidence

you have no need of me anymore.

Отступающий свет

Вы были похожи на малых детей,

всегда ждущих рассказов.

Я проходил через это слишком часто

и устал рассказывать.

Поэтому дал вам карандаш и бумагу.

Дал вам ручки из тростника,

собрав его сам после полудня на травянистых

лугах.

Я сказал вам: напишите свои рассказы.

Вы столько лет слушали,

что я подумал, вы уже знаете

о рассказах все.

Вы смогли лишь заплакать.

Вы хотели только слушать

и ничего не придумывать самим.

Потом я понял, вы просто не умеете думать

по-настоящему смело и страстно:

у вас еще не было собственных жизней,

своих трагедий. Тогда я подарил

вам жизни, подарил трагедии, ведь

одних принадлежностей явно маловато.

Вы никогда не узнаете, как

мне приятно видеть, что вы сидите

там, будто бы независимо,

как вы мечтаете у открытого окна,

держа в руках карандаши, что я вам дал,

пока летнее утро не обратится в письмо.

Творчество вас увлекло,

как я и предполагал, как

и бывает в начале.

И теперь я могу делать все что

угодно, заниматься другими делами,

уверенный, что больше я вам не нужен.

Vespers

I know what you planned, what you meant to do, teaching me

to love the world, making it impossible

to turn away completely, to shut it out completely

ever again —

it is everywhere; when I close my eyes,

birdsong, scent of lilac in early spring, scent of summer

roses:

you mean to take it away, each flower, each connection

with earth —

why would you wound me, why would you want me

desolate in the end, unless you wanted me so starved

for hope

I would refuse to see that finally

nothing was left to me, and would believe instead

in the end you were left to me.

Вечерня

Я знаю, что ты задумал, что собирался сделать, когда научил меня

любить мир, чтобы нельзя было

больше никогда полностью отвернуться, полностью

от него отгородиться —

он повсюду, когда закрываю глаза:

пение птиц, аромат сирени ранней весной,

аромат летних роз.

Ты хочешь отнять его, каждый цветок, всякую связь

с землей —

зачем меня ранить, зачем меня опустошать

под конец, если не хочешь, чтоб я изголодалась

по надежде

и отказалась замечать, что в итоге

у меня ничего не осталось, поверив взамен,

что под конец у меня остался ты.