Дилогия об изгоняющем дьявола
Шрифт:
— Да, конечно, но кому-то ведь надо оплачивать счета. Все, что вы умеете делать,— это греметь четками и молиться за хиппи на М-стрит.
Каррас ничего не ответил. Дыхание его было ровным и глубоким. Дайер тихо подошел к двери и выключил свет.
— Красть грешно,— вдруг пробормотал в темноте Каррас.
— Виноват,— тихо согласился Дайер.
Он немного подождал, пока Каррас окончательно заснет, и вышел из коттеджа.
Посреди ночи Каррас проснулся в слезах. Ему приснилась мать. Снилось, что он стоит у окна и видит, как она с коричневым бумажным пакетом в руках выходит из магазинчика возле метро
Дэмьену вспомнился телефонный разговор с дядей: «Димми, водянка мозга совсем свела ее с ума. Она не подпускает к себе врачей. Выкрикивает что-то, говорит странные вещи... Она даже с радио стала разговаривать. Думаю, надо отправить ее в клинику Бельвю. В обычной больнице ей делать нечего. Они не помогут. А там через пару месяцев ее приведут в чувство, и она будет как новенькая. Тогда заберем ее домой. Ты не против? По правде говоря, мы уже отправили ее туда. Сегодня утром приезжала скорая . Они сделали ей укол и увезли. Мы бы и говорить тебе об этом не стали, но нужно подписать кое-какие бумаги... Это должен сделать ты. Что? Частная клиника? А где взять деньги, Димми? У тебя они есть?..»
Дэмьен встал, чувствуя себя вялым и разбитым. Его не покидало ощущение страшной потери. Шатаясь, он прошел в ванную, принял душ, побрился и надел сутану. Было 5.35 утра. Он отпер дверь в Святую Троицу и начал молиться.
«Memento etiam...— шептал он в отчаянии.— Помни рабу твою, Мэри Каррас...»
В дверях молельни ему вдруг привиделось лицо сиделки из госпиталя Бельвю. Он услышал плач и причитания.
«Вы ее сын?»
«Да, я Дэмьен Каррас».
«Не заходите к ней сейчас. У нее приступ».
Через приоткрытую дверь он видел комнату без окон, с потолка свисала ничем не прикрытая электрическая лампочка. Обитые стены. Холодно. И никакой мебели, кроме больничной койки.
— ...Прими ее к себе, молю Тебя, помоги ей обрести мир и покой...
Их глаза встретились, мать вдруг замерла и, подойдя к двери, спросила его недоумевающе:
«Зачем это, Димми?»
Ее взгляд был кротким, как у ягненка.
— Agnus Dei,— прошептал Дэмьен и, наклонившись, ударил себя в грудь.— Агнец Божий, уносящий с собой грехи наши, помоги ей обрести покой...
Он закрыл глаза, взял гостию и увидел свою мать в приемной больницы. Руки сложены на коленях, лицо покорное и растерянное. Судья разъяснил ей заключение психиатра из Бельвю.
«Ты все поняла, Мэри?»
Она кивнула, но ничего не сказала. У нее вынули зубные протезы.
«И что ты об этом думаешь, Мэри?»
Она ответила с гордостью:
«Вот мой мальчик, и он будет говорить за меня».
Каррас склонил голову над гостией, и тихий стон сорвался с его губ. Он опять ударил себя в грудь, будто что-то хотел этим изменить, и прошептал:
«Domine, non sum dignus...
После мессы он вернулся к себе и попытался заснуть, но безуспешно. Через некоторое время в дверь постучали. В комнату заглянул молодой священник, которого Дэмьен никогда прежде не встречал.
— Вы не заняты? К вам можно ненадолго?
В глазах священника застыла тоска. Какое-то мгновение Каррас не мог заставить себя взглянуть на непрошеного посетителя.
Он вдруг испытал необъяснимую ненависть к молодому иезуиту. Но это длилось всего несколько мгновений.
— Войдите,— тихо предложил Дэмьен.
В душе он злился на самого себя, на ту особенность своей натуры, которую он не в силах был контролировать и которая делала его беспомощным в подобных ситуациях. Внутри его словно свернулась кольцом некая змея, всегда готовая резко распрямиться и броситься на помощь тому, кто в ней нуждался. Из-за нее Каррас не знал покоя ни днем ни ночью. Она оставалась настороже, даже когда он спал. Где-то на периферии сознания он вдруг слышал зов, мольбу о помощи. И какой бы тихой ни была эта мольба,
Каррас немедленно просыпался с мучительным чувством невыполненного долга.
Молодой священник смущенно топтался на месте, не зная, с чего начать. Каррас заботливо усадил его. Предложил кофе и сигареты. Затем попытался изобразить на своем лице интерес. Проблема, приведшая к нему этого визитера, была известна: одиночество священника.
Из всех трудностей, с которыми Каррасу приходилось здесь встречаться, эта проблема наиболее волновала священников. Иезуиты были отрезаны от семейной жизни и вообще от женщин, поэтому они часто боялись проявлять чувство симпатии по отношению к своим товарищам или завязывать крепкую дружбу.
— Иногда мне хочется положить на плечо друга руку, но в этот момент я начинаю опасаться, как бы он не подумал, будто я гомосексуалист. Сейчас много говорят о том, что среди священников немало скрытых педерастов. Поэтому я ничего подобного не делаю. Я даже не хожу к друзьям послушать музыку, или поболтать, или просто покурить. Дело не в том, что я боюсь Бога, мне страшно подумать, что Он начнет опасаться за меня.
Каррас чувствовал, как тяжесть наболевшего постепенно покидает молодого священника и ложится на его, Кар-раса, плечи. Он не противился и терпеливо слушал своего гостя. Каррас знал, что теперь этот иезуит будет часто заходить к нему, ибо здесь он найдет спасение от одиночества. Потом они сделаются друзьями, и когда молодой человек обнаружит, что это произошло естественно и непринужденно, тогда, возможно, он начнет дружить и с другими священниками.
Дэмьен почувствовал слабость, и горе опять завладело всем его существом. Он взглянул на карточку, которую ему подарили на прошлое Рождество. На ней было написано: «Когда мой брат в печали, я разделяю его боль и в нем встречаю Бога».
В действительности у Дэмьена это не получалось, и в душе он винил себя. Мысленно Каррас всегда пытался разделить беду кого-либо из братьев, но только мысленно.
Дэмьену постоянно казалось, что его боль принадлежит только ему одному.
Наконец гость взглянул на часы. Пора было идти в трапезную обедать. Иезуит поднялся и собрался уходить, но в этот момент заметил на столе Карраса недавно вышедший роман.