Динамическая сущность характерологии В. О. Пелевина
Шрифт:
Известно, что в классицизме главенствующим было разделение героев на положительных и отрицательных.
«В романтизме вершинная система выступала почти в чистом виде» [155, 48].
В реализме используются все варианты систем, осложнённые подсистемами и непростыми связями между действующими лицами (параллелизм, «скрещение судеб», противопоставление, «крещендо», «случайный персонаж», «персонаж-цитата»).
Итак, мы обратились к «истории» характерологии. Опираясь на наблюдения В. Е. Хализева, В. А. Грехнева, В. А. Беглова, мы рассмотрели эволюцию понятия «характер» на примере героев произведений художественной литературы, проанализировали понятия «тип» и «характер». Учитывая отнесение литературоведами В. О. Пелевина к постмодернистам, мы соотнесли творчество писателя с базисными постмодернистскими понятиями: «дивид», «маска автора», «смерть субъекта» и пришли к выводу, что оно не является полномерным воплощением этого литературного направления. Мы обратились к теории литературы, чтобы увидеть какие бывают
Глава II. Характерология В. О. Пелевина в критике
C конца XX века началось активное обсуждение творчества В. О. Пелевина в критике и литературоведении. Однако ещё сам И. П. Ильин говорил о трудностях в анализе постмодернистских явлений:
«Приходится сталкиваться с дилеммой: что относить к "чистому", "подлинному", "истинному" постструктурализму, а что к тому, что лишь только отмечено его влиянием? [105, 25]».
Мы заостряем внимание, что при анализе произведений В. О. Пелевина нужно быть очень осторожным при классификаци его художественных элементов.Выделяют определённые эстетические области в постмодернизме, которые изучались более или менее систематично, но работ, полностью посвященных характерологии В. О. Пелевина и её философскому обоснованию, не было. О. В. Богданова, В. Курицын, М. Н. Липовецкий, Н. Е. Лихина, И. С. Скоропанова изучали развитие русского литературного постмодернизма в целом. С. Бережную, М. Мещерскую интересовали пути развития русской фантастики, С. С. Жогова – проблемы концептуализма. На сегодняшний день большинство работ по Пелевину – это не анализ произведений в рамках традиционного литературоведения, а их критика (П. Басинский, Д. Быков, А. Генис, Е. Некрасов, А. Немзер, И. Роднянская, Д. Володихин), поэтому творчество В. О. Пелевина до сих пор изучено не в полной мере. Это справедливо и к проблеме характерологии писателя. Отдельные наблюдения о героях тех или иных произведений встречаются у многих критиков, но они не выдержаны концептуально относительно всего творчества писателя, в них недостаточно деталей, подробных комментариев, философского обоснования, авторы статей чрезмерно увлекаются пересказом сюжета. Оценивая критику В. О. Пелевина в целом, в ней можно выделить два крупных лагеря: «за» и «против» творчества Пелевина. Из негативных рецензий наиболее известны – «Как бы типа по жизни» А. Немзера и «Из жизни отечественных кактусов» П. Басинского. Немзер назвал писателя «бестселлермахером», видит в нём инфантильного автора, пишущего для инфантильного общества [162]. Очевидно, что критик считывает только лишь первый внешний «массовый» слой произведений. Это можно сказать и о П. Басинском: «Сам по себе Пелевин с грошовым изобретательским талантом, с натужными придумками… не стоит и ломаного яйца» [35]. Неоднозначен А. Долин:
«Пелевин создал новую культуру и почти новую религию». Он же: «В этом – весь Пелевин: не умея создать самостоятельный художественный мир, он смеется над остальными, придумывая окончательно нелепые, даже не смешные пастиши на разные темы» [91].
При внимательном рассмотрении невозможно не заметить, что критики, отрицательно относящиеся к творчеству В. О. Пелевина, не стремятся понять его творческий метод и поставленную им цель, которая, в действительности, благородна с этической точки зрения и воплощена в адекватную эстетическую форму. Анализ критических работ по творчеству писателя показывает, что многие критики не знакомы с основами дзэн-буддизма или знакомы с ним слишком поверхностно, несмотря на то, что последний уже издавна используется в мировом искусстве, литературе, музыке. Непонимание дзэнского подтекста в произведениях заметно усложняет объективную интерпретацию его произведений, ведёт к искажённому пониманию. Вследствие этого у критиков, негативно относящихся к писателю, часто преобладают эмоциональность, недостаточно обоснованные претензии, недостаточно убедительные выводы. Вследствие этого остро возрастает необходимость объективного, взвешенного научного анализа творчества В. О. Пелевина.
«Бывает, что человек пытается сам решить какую-то проблему, хотя она решена уже тысячи лет назад. А он просто об этом не знает. Или не понимает, что это именно его проблема» [7, 233].
Но и в общей своей массе критические статьи о произведениях писателя не отличаются достаточной литературоведческой глубиной. Обратимся к самим статьям. Примечательно название статьи С. Кузнецова «Василий Иванович Чапаев на пути воина». Такое название – это свидетельство видения критиком дзэн-буддийского (философского) подтекста книги. Это, несомненно, достоинство исследователя, однако и он судит о творческом методе писателя и его героях «по-западному». Компетентными в деле обнаружения и трактовки восточной эстетики, дзэн-буддизма в произведениях В. О. Пелевина оказались такие критики, как С. Корнев, А. Генис, М. Визель. Названием своей статьи С. Кузнецов напомнил, что дзэн с его категорией «пустоты» являлся неотъемлемой частью духовного самосовершенствования самураев на их Пути воина. Действительно, совсем не обязательно быть японцем или именно самураем, чтобы стремиться
«В эклектичном мире пелевинского романа находится место всем: братва, убитая с оружием в руках, попадает в Валгалу, где сидит и греется у вечного огня, вырывающегося из пентаграммы, символизирующей милосердие Будды; суждение “все бабы – суки” отражает иллюзорность мира, ибо “сука – это сокращение от “суккуб”, а Анка поражает врагов из глиняного пулемета – левого мизинца будды Анагамы, упрятанного в ком застывшей глины: всё, на что он указывает, обретает свою истинную природу, то есть превращается в пустоту» [128].
Критик считает, что главный материал, подлежащий пародированию и/или переосмыслению – это мистическая и религиозная литература: от К. Кастанеды и Чжуан Цзы до С. Роуза и скандинавской мифологии. Кузнецов демонстрирует понимание дзэнских принципов в произведении В. Пелевина: «Но лучше увидеть в этом следование буддистской традиции, в которой сожжение дзэнским мастером статуи Будды служит лучшим объяснением сущности буддизма: так, в книге Пелевина пародирование эзотерического знания служит лучшим подтверждением его сакральной ценности» [128]. Критик также пишет, что в России с ее литературоцентризмом едва ли не каждый, испытавший мистический опыт, спешит поведать свои переживания городу и миру в форме романа или поэмы, не понимая, что тем самым сводит уникальность пережитого к банальности слов, давно перешедших от Эммануила Сведенборга к Ричарду Баху. И в этой ситуации путь «священной пародии», избранный Пелевиным, – едва ли не единственный шанс передать мистическое послание, не опошлив его. Однако и этот путь таит в себе опасность: даже те, кому близки развиваемые Пелевиным идеи, могут предпочесть читать романы и трактаты по отдельности. И С. Кузнецов, безусловно, прав, когда говорит, что метод Пелевина (путь «священной пародии») – не изобретён им самим, но это не «пародия», а именно серьёзное, законченное в традициях дзэн, произведение о вечном с эффективнейшими средствами практического, непосредственного психофизического воздействия на читателя для изменения его в лучшую сторону.
В статье «Галлюцинации Пелевина» её автор В. Васютина честно признаётся, что не понимает творчество В. О. Пелевина и при всём желании не может обнаружить, чем здесь восхищаются другие. Не совсем последовательно в высказывании писателя о своей дате рождения («я склонен думать, что вообще не родился») она усмотрела параллель между В. Пелевиным и маркизом де Садом, когда здесь налицо демонстрация Пелевиным дзэнского мышления. Но критик даже стала развивать свою мысль дальше (историко-литературная справка о де Саде), хотя это уже совсем другая эстетическая традиция. Она пишет, что хочет разобраться: Пелевин – гений, или просто модный писатель. Также признаётся, что сама она лично мало что обнаружила из того, что слышала о книгах В. Пелевина:
«…В них содержится и яд, и противоядие (только не понятно от чего…). Это четыре стихии, собранные вместе, концентрированная энергия, не дающая расслабиться ни на миг. (Лично мне опять не понятно, о каких стихиях шла речь, ничего такого я не приметила)» [56].
Критик даже просит, чтобы кто-нибудь объяснил ей ключевые для понимания философского пласта произведения высказывания героев: «…красота достижима, но только сама в себе, а то, чего ищет за ней опьяненный страстью разум, просто не существует». Или в конце статьи:
«В заключение добавлю: как я ни силилась понять смысл романа, он для меня останется тайной на веки вечные! А может, никакого смысла и нет?» [56].
В статье отмечается обилие персонажей: «Здесь есть все: и японские самураи, и умалишённые, и Шварцнеггер и Просто Мария, барон Юнгер, пулемётчица Анна и даже новые русские, обсуждающие полномочия "внутреннего ОМОНа”, в общем, каша, маслом масленая». Так же, как и Кузнецов, она выделяет «учителя» Чапаева, и Петьку Пустоту - ученика, которому первый пытается раскрыть истинную природу мира. Замечание критика говорит само за себя: «Но это уже не для средних умов!». Также она отмечает, что произведения Пелевина могут показаться бредом, абсурдом:
«Дойдя до прочтения этого момента, у меня сложилось впечатление, что писатель просто начал бредить или стал видеть какие-то галлюцинации. Но может быть и так, что я сама чего-то недопонимаю!» [56].
В статье говорится и о бедности языка писателя и его героев, приводятся примеры: «…чтобы восстановить дыхание, я сделал дыхательное упражнение»; «не знаю даже, что сказать, – сказал он»; «открыв дверь, я сел на сиденье рядом с ним…».
В статье Б. Парамонова «Пелевин – муравьиный лев», по сути, даётся точное, некритическое переложение статьи о Пелевине американского критика Д. Коули. Парамонов не усматривает никаких неточностей в трактовке писателя западным критиком и в следующей цитате: