Динамическая сущность характерологии В. О. Пелевина
Шрифт:
К характеристике критиком персонажей можно отнести его наблюдение об «одухотворении» Пелевиным окружающего мира: «пресловутые насекомые», «ностальгические цыплята», «кошки» или «оборотни», «разумные сараи». Критик считает, что лучшее определение для главного героя Пелевина – «бывший интеллигент».
«Главным объектом и единственным носителем разума безо всяких аллегорий стал человек. И человек этот, так внутренне похожий на недавнего Петра Пустоту, является героем нашего времени. Родившийся при старом режиме, но живущий при новом. Человек, потерявшийся в мире, человек, ищущий главную истину, но человек пассивный и созерцающий»[111].
М. Визель в статье
«…Его герои – вот они, среди нас, мы вписаны в одни и те же реалии, и, главное, их мучают те же проблемы – в отношениях с миром, с людьми, с собой, что и меня, я легко могу с ними отождествиться… А ведь это, между прочим, едва ли не важнейшая черта того, что он пишет и едва ли не важнейшая причина, почему я его читаю. Мне кажется, что именно Пелевин внёс в русскую литературу нового героя, которого я условно хочу окрестить “новым русским интеллигентом”. До Пелевина я не сталкивался в литературе с героем того поколения и той социальной среды, к которой принадлежу сам… у Пелевина действительно такой герой, причем, это нечто общее для всех его персонажей, начиная от цыплёнка и сарая и кончая Петькой [60]».
С. Корнев в статье «Блюстители дихотомий. Кто и почему не любит у нас Пелевина» затрагивает и пелевинского героя, которому “плевать на мир, на его приманки”.
«Мир же при этом почему-то не только не мстит герою за это, но, наоборот, начинает играть по его собственным правилам… Вспомним, что пелевинский герой остается «интеллектуальным кладоискателем» даже в ситуации конца света, когда всё вокруг рушится и падает и когда, казалось бы, самое время забыть о духовных странствиях и заняться элементарным выживанием, а ещё лучше – “бизнесом”» [118].
Примечательна своей литературоведческой содержательностью статья А. Кащеева «Гурд Пелевин». В ней критик произвёл анализ стиля, поэтики, персонажей:
«По мнению Пелевина, чтобы выжить сегодня, нужно, в первую очередь, обладать “цинизмом, бескрайним, как вид с Останкинской телебашни.Татарский – идеал такого циника. Причем, циника во всём. Татарский принимает Россию как банановую республику. Принимает как должное, без боли в сердце… Однако циничен не только Татарский и все герои «Generation ‘П’». Очевидно то, что циничен и сам Пелевин» [115].
Критик подчёркивает цинизм главного героя.В цинизме героев Пелевина понятия «весь мир» и «мой мир» чётко разграничены. «Весь мир» – по ту сторону окна ларька. «Мой мир» – то, что из этого внешнего мира можно получить наличными. При этом неважно, что там, за окошком – банка «Пепси» или Храм Христа Спасителя, разница лишь в цене, количестве денег. Однако, как замечает критик, писатель не пытается изобразить Татарского человеком без морального стержня, считает, что все мы немного Татарские, каждый по мере своего опыта. Кащеев пишет, что большая часть образов в произведении является собирательными. Вавилен Татарский – это символ целого поколения, но при этом мы о нём лично ничего не знаем, так как нет ни одного описания его внешности, каких-то особенностей характера, даже биографических заметок, которыми столь изобилует первая глава. Всё это вполне характерно для большей части людей. И чем дальше, тем более абстрактным становится образ самого Татарского, более собирательным. Роман описывает путь человека, выпавшего из своей колеи, пытающегося найти новую и в результате находящего её. Все люди, окружающие Татарского в его восхождении, – лишь разные стадии развития его самого. Причем эти люди всегда превосходят его примерно на одну ступеньку социальной лестницы. Отмечая, что писатель «издевается» над стереотипами общества, критик описывает методику
«Сначала герои произведения – вполне определённые люди, которых мы понимаем, которым мы сопереживаем, логика которых нам ясна. Потом создается хрупкий эстетический образ, основа которого – красота и гармония. Здесь появляется любовь, материнство, счастье. При этом для создания образа используются в основном привычные читателю средства. Фразы красивы и одновременно стандартны. И тут вдруг, на пике этой красоты проходит неожиданное и совершенно стремительное разрушение этого эстетического образа, повергающее читателя в шок. На наших глазах герой превращается из человека… в мерзейшее насекомое, вызывающее лишь отвращение» [115].
А. Кащеев считает, что человеческий мир у Пелевина поделён на некие «сферы влияния» разума и вечности, а центром мироздания для автора является все же человек, а не некая высшая сила. Но есть и другой мир, мир высший, являющийся источником мира низшего, то есть людского. Критик отмечает наличие мистических персонажей: «сирруфы, языческие боги, оборотни и прочие». Сравнивая их типы в различных произведениях, критик приходит к определённому выводу. Мистика в «Проблеме верволка в средней полосе» скорее не средство показать какой-то «чужой» мир, а просто ещё одна сторона мира своего. А само произведение – это уже настоящая, ярко выраженная пародия на человека и его представления о нечеловеческом мире:
«В общем, взаимодействие мира реального с миром нереальным у Пелевина совершенно иное, нежели у кого-либо другого. У него всё, что лежит за гранью сознания, не является изначальным. То есть всё, не относящееся собственно к человеку – лишь плод сознания этого человека, разгоряченного водкой или наркотиками. В результате мы приходим к выводу, что другого мира-то и нет. И мир божественный – тоже какая-то периферия мира внутреннего» [115].
Интересно следующее описание идеала писателя: это человек послереволюционной эпохи – «японец, прошедший полную смену внутренней системы идеалов, состоящий из пустоты, с которой он постоянно конфликтует. Перевёрнутость его сознания вполне оправдана – революция, гражданская война, разруха» [115].
В целом наблюдения большинства критиков о персонажах В. О. Пелевина носят поверхностный, неконцептуальный характер. Появление же таковых в их статьях зачастую носит случайный характер, критики часто дублируют друг друга, не внося ничего нового, слишком увлекаются банальным пересказом сюжета, называют уже известные типы героев: учитель, ученик. Можно выделить направления, по которым текла мысль исследователей при анализе персонажей произведений, относительно характерологии В. О. Пелевина. В одних случаях описывается какое-либо одно качество персонажа. Это либо черта характера, либо его социальная (видовая) принадлежность, образующая целый (повторяющийся) тип. Другие исследователи анализируют тот или иной художественный приём, создающий героя, его тип. Третьи обращаются к концептуальному (философскому) описанию функционирования героев, раскрывающему идею произведения.
Часть критиков останавливается на характеристике какого-либо одного качества, одной стороне персонажа, выделяя его (качество) без описания роли (функционирования) этого персонажа относительно этого признака в общей системе образов, философского содержания произведения. Прежде всего, отметим выделение критиками многообразия типов героев. Об этом говорят и С. Кузнецов, и В. Васютина, и Л. Рубинштейн и М. Визель, и А. Обыденкин. И. Роднянская, например, видит в Вавилене Татарском из «Generation ‘П’» пикаро, героя плутовского романа. П. Короленко улавливает общие моменты у пелевинского героя и у Печорина М. Ю. Лермонтова, указывает на схожесть организации произведений: «концентрическая» композиция книги с перепутанной хронологией. Н. Шилова увидела в главном герое Пелевина – «визионёра», а в романе «Чапаев и Пустота» соответственно такой жанр народного духовного чтения, как «видения».