Динамическое равновесие
Шрифт:
На Саунтвейкском ипподроме Люту уже ждали. Нет, не ее, но какая разница? Зрителей собралось, словно и вправду бега затевались. Без пари, небось, не обошлось… интересно, на кого больше ставят? А лошади и вправду хороши: четверка шеракских иноходцев, по масти подобранная. Широкогрудые с горбатыми мордами и массивными ногами, эти не сойдут после первого круга, как и после второго… и третьего… и скорость, небось, держат хорошую.
– Леди?
– возница подал руку, помогая выбраться из экипажа.
–
– Мне бы тоже это хотелось знать.
Супруг собственной персоной.
Помятый.
И злой, как… как супруг. Глаза сверкают, волосы дыбом торчат…
– Я, кажется, запретил тебе… - вцепился в плечи и трясет так, что зубы щелкают.
– Близко подходить запретил!
Все на это смотрят.
Посмеиваются.
– А я все отладила… с полями, помнишь? И еще клапана, но насчет них я не совсем уверена…
Казалось, остынет, отпустит. Спасибо, конечно, не скажет, но хотя бы улыбнется… конечно. Инголф бросил взгляд на экипаж, а потом как рявкнул:
– Дура!
От голоса его грачи с тополей снялись, заорали…
– Сам дурак, - тихо сказала Люта.
– Отпусти.
Как ни странно, руки разжал. И что теперь?
Ничего.
Вокруг - толпа. Смотрят. Улыбаются… и смеются, уже смеха не стесняясь. Пальцами тычут в Люту… дура? Как есть дура… и на рукаве машинное масло, когда только успела?
Вечно у нее, не как у людей.
– Я помочь хотела…
…только кому эта помощь нужна? Никому.
Наверное, ей и вправду лучше хозяйством заниматься. Ее силенок хватило, чтобы выстроить контур портала, благо, до дома недалеко. Хлопнуло, сжимаясь, пространство, и запах керосина пробрался в спальню.
Просто комната.
Просто дом.
И Люта, сняв очки, бросила на кровать, туда же отправила шлем. Глаза горели, и чем сильнее Люта их терла, тем сильней горели. Наверное, ветром надуло… конечно, ветром, а как иначе… и пройдет к вечеру.
…в заветной жестянке конфет не осталось, только пара гаек, которые неизвестно как в нее попали. Гайки Люта выбросила… и жестянку тоже.
Повзрослеть надо. И вести себя прилично… бумаги собрать, которые до сих пор в гостиной разбросаны… вытереть доску, от мела на пальцах кожа становится жесткой, шершавой.
Руки вымыть.
А бумаги… в камин, самое им там место. Сесть у огня, и прикармливать, глядя, как желтеют листы, изгибаются, и формулы вспыхивают одна за другой…
…динамическое равновесие.
Его не существует в природе, чтобы глобально…
…Инголфа выдал едкий запах дыма и еще, пожалуй, машинного масла… керосина… дерева и кожи. Конского пота…
– А мы проиграли.
Люта пожала плечами.
Все равно.
– Клапана полетели на третьем круге, - он сел на пол и отобрал последний лист.
– Я тебе карамелек купил. Лимонных.
–
Инголф пожал плечами и сунул карамельку за щеку. А утверждал, что не любит.
– Люта… ты представляешь, что я пережил? Я пришел сказать, что признаю поражение…
– Что?
– И у кого проблема со слухом?
– Инголф сгреб ее в охапку и подбородком о макушку потерся.
– Я хоть и не страдаю недостатком уверенности в себе, но все же реалист. И желанием взорваться круге этак на втором за ради того чтобы что-то кому-то доказать, не горел…
– Отпусти!
– Ни в жизни. И не вертись, у тебя локти острые!
– А у тебя ребра твердые! И вообще…
…дурой и при всех.
– Люта, - он почесал нос о шею.
– Представь, что я почувствовал, тебя увидев? На этом… чтоб его… чудовище… а если бы оно взорвалось по дороге?
– Но ведь не взорвалось!
– Но ведь могло, - возразил Инголф, целуя шею.
– И еще керосин под ноги сунула… ты чем думала? Одна искра и… ожоги плохо заживают, поверь мне.
Он это про пятна?
И все равно…
– Не плачь, пожалуйста.
– Я не плачу… это ветром… в глаза надуло.
– Покажи.
И вывернуться не дает, разворачивает, поднимает подбородок и долго, пристально в глаза всматривается.
– Ветром, значит, - он подбирает слезинки, которых почему-то становится больше.
– Конечно, ветром, как еще… ну прости меня, пожалуйста… я просто испугался.
– Ничего я твоей машине не сделала…
– Да причем тут машина?
– Инголф гладил мокрые щеки.
– Я за тебя испугался… девочка ты моя бестолковая…
– Бестолковая, значит?
– Еще какая… умная, а бестолковая. Что бы я без тебя делал?
…да уж без дела бы не остался. В городе еще много клавесинов, а столов и того больше. По тому, как супруг закашлялся, Люта поняла, что сказала это вслух.
– Ревнуешь?
– поинтересовался шепотом, от которого по коже опять мурашки побежали.
– Нет.
И да… где вот он ночью шлялся?
– Я у знакомого был… совета спрашивал… и засиделись до утра…
Знакомый, значит… небось очередной "хороший друг".
– И этот знакомый давно и счастливо женат. Но мне нравится, что ты меня ревнуешь.
И оскалился, довольный. А между прочим, Люта все равно его еще не простила! И не знает, простит ли…
– Просто скажи, что мне сделать…
Она сказала. На ушко.
– Нет!
– И еще шарфик… клетчатый… представь, я еду, и он так красиво… или лучше белый?
– Люта… ты…
– Белый… - решила Люта и на всякий случай носом шмыгнула, чтобы супруг, раз уж он тут, усовестился.
– Шелковый белый шарфик очень хорошо со шлемом смотреться будет…