Династия Одуванчика. Книга 3. Пустующий трон

Лю Кен

Гозтан упрямо покачала головой:

– Нет, так не пойдет!

– Ну, как знаешь. Свободы тебе сегодня не видать, – твердо заявила Вадьу.

Женщина тяжело вздохнула. Несмотря на юный возраст, Вадьу была упрямой, как и ее отец. Не было смысла объяснять, что ранним утром у Гозтан назначена встреча с пэкьу. Даже если Вадьу поверит, то лишь утвердится в желании использовать Гозтан, чтобы отвертеться от наказания за кражу Корвы.

Придется выпутываться самой.

Пленница и пэкьу-тааса погрузились каждая в свои мысли, вполуха слушая сказителя у костра. Ога между тем начал

подскакивать, натягивая привязь; его пляшущая вытянутая тень падала на лица завороженных слушателей, а голос то повышался, то понижался, будто волны бурного океана.

– Одна акула набросилась на дельфина, слишком далеко высунувшегося из круга, и вода вмиг забурлила; замельтешили плавники, засверкали зубы.

Хитрый демон зубы скалитИ спешит наперекор,Первой кровью обагряетМоря синего простор.Шесть дельфинов среброносыхНа врага летят стрелой,С шумом! С плеском! ПоражаютПрямо в брюхо под волной.На плавник плавник находит,Хвост по волнам синим бьет,Тигра волки загоняютПосреди бурлящих вод.

Действуя слаженно и напористо, шестеро дельфинов перевернули большую акулу на спину, и острозубая рыба по привычке впала в ступор, ее брюшной плавник обмяк. Дельфины отпраздновали победу трескучим свистом и писком.

Тем временем акула-дельфин немигающим взором смотрела на застывшую акулу. Она не праздновала вместе со стаей, но и не спешила на подмогу своей родственнице-рыбе.

Дельфины бросились добивать акулу, однако их зубы не могли тягаться с акульими; они лишь слегка прокусывали обмякший рыбий торс, проливая кровь, но не нанося смертельной раны.

Две оставшиеся акулы без предупреждения прекратили плавать вокруг дельфинов и, словно обезумев, помчались на них, позабыв об осторожности. При помощи множества щелчков и пронзительных свистков дельфин-матриарх скомандовала своим бойцам приготовиться дать решающий отпор. Одна только акула-дельфин не послушалась. Не внимая крикам матриарха, она отчаянно мотала хвостом, как будто собственное тело ее не слушалось, и отплывала все дальше и дальше от стаи, не сводя взгляда с покачивающейся на волнах перевернутой акулы. Струйки крови, сочившейся из ран, напоминали щупальца медузы.

«Это все кровь, – сказал Пама. – Кровь в воде».

Я понял, о чем он говорит. Кровь раненой акулы и мертвых дельфинов растеклась в бурной морской воде, и запах ее одурманил акул. Поэтому две хищницы перестали выжидать и ринулись на дельфинов очертя голову. Они были уже не властны над собой. Такова их природа.

«Вряд ли акула-дельфин когда-либо чувствовала эту кровавую ярость», – заметил Пама.

– Он тоже с вами? – вдруг спросила Гозтан.

– Кто?

– Сказитель-дара. Ты сказала, что все, кто сидят сейчас у костра,

утром отправятся в экспедицию к берегам Дара. Значит… он будет проводником?

– Ога-Перевспоминатель? Отец хотел оставить его при себе, но Ога слишком ушлый, чтобы ему доверять.

Гозтан почудились нотки злобы и разочарования в голосе пэкьу-тааса. Похоже, что у Вадьу и раба были непростые отношения.

– Перевспоминатель? – осторожно повторила она.

– Он… странный. Отец взял его, чтобы расшифровывать восковые логограммы, но оказалось, что Ога неграмотен. Потом выяснилось, что Ога знает множество историй, включая такие, что были неизвестны даже властителям Дара.

Гозтан кивнула. Кому, как не ей, было знать, что Ога Кидосу обладает талантом сказителя.

– Он быстрее других рабов-дара освоил наш язык. Нахватался наших историй и научился пересказывать их в манере поэтов Дара. Сам Ога это отрицал, но отец сообразил, что он, должно быть, из тех чудных шаманов, которых в Дара зовут историками. Их работа – следить за деяниями великих правителей, складывать о них истории и пересказывать.

– Вроде наших шаманов, что записывают деяния пэкьу голосовыми картинами, или старейшин, которые завязывают узелки на память о важных договорах? – спросила Гозтан.

– Не совсем. Историки Дара не просто запоминают факты, но должны уметь их толковать, – ответила Вадьу.

– Как я понимаю, с помощью богов? – уточнила Гозтан.

– Вовсе нет, – возразила девочка. – Отец пришел к выводу, что историки Дара объясняют все, не обращаясь к богам. Говорю же, они чудные.

Гозтан кивнула. Она и сама приметила, что дара не испытывают особого трепета перед богами.

– Отец описывал работу историков как «перевспоминание». Ему это показалось забавным. Он хотел, чтобы Ога всех пэкьу-тааса обучил своему языку, чтобы мы лучше понимали врага.

Мечтательность в голосе Вадьу нельзя было ни с чем спутать. Она уважала старого сказителя.

– Похоже, ему крупно повезло, – заметила Гозтан.

– Еще бы. Огу освободили от тяжелого труда, ему давали вдвое больше еды, чем другим рабам. Но этот бессовестный болван принялся пичкать меня и братьев вымышленными историями о том, что убивать плохо, а путь к процветанию не лежит через завоевания. Якобы так учат мудрецы Дара. Отцу надоело, что Ога подтачивает твердость нашего характера, и он лишил его всех привилегий и прикрепил к экспедиции в качестве проводника.

Гозтан удивилась, услышав, с какой горечью говорила об этом Вадьу.

– Выходит, ты слышала много разных его историй? – поинтересовалась Гозтан, стараясь не выдавать обуревавших ее чувств.

– Конечно, – не без сожаления подтвердила Вадьу. – Они занятные, пусть и с сомнительной моралью.

«Значит, он так и не отказался от идеи „учить“ нас, варваров», – подумала Гозтан.

Она выполняла все, о чем ее просил пэкьу. Безропотно кидалась в атаку в том направлении, куда Тенрьо бросал свой боевой топор Лангиабото; убивала и калечила ради него людей, помогая одолеть сначала агонов, а затем захватчиков из Дара; верила всем его увещеваниям о том, что жизнь обязательно станет лучше – нужно лишь провести еще одно сражение.