Дипломная работа
Шрифт:
— Значит это Лаперуз. Он гадина, — пробормотал Денис, внимательно следя за дорогой.
— И да и нет, но фактически, это вы сами. Печать Колокольного мертвеца накладывается только с разрешения тех, на кого она накладывается, поэтому я про дурачков и говорил. Лаперуз задурил вам головы и заменил память. Вы помните, как вносили изменение в договор, помните, как проговаривали хором слова и клялись на доске, только там были не совсем те слова. Валера? Ты что там затих, Валера?
Очкарик не отвечал. Он был занят. Пил прямо из канистры. Вместо него начал задавать вопросы Денис.
— Чем грозит нам этот мертвец?
— Он будет приходить по ночам, — оглядываясь назад, отвечал пенсионер. — Будет нападать во сне, как Фредди
— Спасения нет, Михалыч? — глухо спросил Валера.
— Неа. Спасения нет, — подтвердил тот.
— Ну что же делать. Помянем себя. Помянем, — очкарик обнял канистру с пивом и тихо запел.
Пел он про боевых лошадей, которых везут на драккарах суровые викинги к дождливым и холодным берегам далёкой Англии. Сначала пел тихо, словно бы прислушиваясь к себе, потом всё громче и громче, а под конец и вовсе начал вытягивать с надрывом.
— О, как его штырит. Видимо пиво действительно качественное, — добродушно хмыкнул пенсионер, прислушиваясь к воплям из салона.
— Да не, это наша поминальная песня. Мы должны её петь, когда у нас большие проблемы, ну или, когда готовимся умереть, — признался Денис.
— А ты тогда, что не подпеваешь?
— Ну, если вы не против… — Денис откашлялся и подхватил.
— О, конунг, ты в помыслах бранных своих. Небес неизменнее...
— Хорошо поёте чертяки, с душой! — ухмыльнулся пенсионер. В его руках снова появилась та самая никелированная фляжка.
Валера плакал. Сейчас ему было очень жалко себя, но как же трудно в этом признаться. Он не плакал там, в каменном подвале, когда их почти победил страшный леший, он не плакал, когда наблюдал чужую смерть или когда его били, страшно было, да, но никогда, ни единой слезинки. Много чего в жизни было страшного и потому, когда-то давно они договорились петь эту песню. Только она выжимала из него непрошеную слезу и после неё хотелось пожалеть себя, вспомнить свою жизнь и извиниться за все свои плохие поступки. Пусть кто-то скажет, что это крокодиловы слёзы, но это его слёзы и только его.
— Но глаз лошадиный людского верней. Нам в счастье не верится... — шептал он одними губами. Горько. Как же горько и досадно ты прожил свою маленькую жизнь. Ещё вчера ты отрицал окончание срока существования и верил, что он находится где-то там, за горизонтом событий, где нет ни времени ни пространства. Да - всё так! В твоей личной космической чёрной дыре. А когда она до тебя дотянется? Да никогда! Ты молод, горяч и сексуально опасен! Сначала нужно как следует пожить, повеселиться, наплодить три тысячи детей и уже когда тебе, скажем, будет 100 лет и твои отпрыски устанут уговаривать тебя побыстрее сдохнуть, вот тогда-то и можно. Когда они потеряют всякую надежду, да! Только тогда и ни минутой раньше. Чтобы новость о твоей смерти была для них подобна грому среди ясного неба. Но что уж теперь...Теперь ты дошёл почти до самого края и впереди видишь эту границу, за которой тебя ждёт...Ну кто-то же ждёт? Может быть бабушка и дедушка? Родители-то ещё живы. А каково им будет - пережить собственного ребёнка?
Последний куплет допевал Денис, согласно традиций. Он стеснялся, краснел и наконец запел под снисходительные ухмылки Фёдора Михайловича.
Денису тоже было жаль себя. Товарищу-то хорошо, тот хотя бы зенки себе может залить, а когда пьяный то не так страшно. Он прекрасно понимал чувства своего друга. У Валеры куча родни, конечно ему обидно, а вот у него, только бабушка и дедушка. Если бабушка узнает, что её внук, того...Умер. И душа его не попадёт в Рай - каково ей будет? Она будет его оплакивать? Дедушка-то, точно не будет. Он атеист и вообще по жизни всегда был суровым, но вот бабушка, она верит.
— Хватит! — тихо, но отчётливо произнёс пенсионер. Микроавтобус тряхнуло и Валера, завалившись на спину вместе с канистрой, захрапел прямо на полу.
— Вы чего? Мы концовку всегда хором поём, — удивился Денис.
— А ты, внучок, поговорку знаешь? “Не тот пропал, кто в беду попал, а тот пропал, кто духом упал”. Мне не нравится, когда рядом со мной молодёжь вот так по себе убивается. Ну мертвец, ну Колокольный, ну - хана вам обоим, так что же теперь слёзы лить и искать утешение в выпивке? Я вас, ребятки, отправлю в путешествие. Выживите - справитесь со своей проблемой; не выживете - ну что поделать, значит такова будет ваша судьба. В любом случае, это будет для вас ещё одно интересное приключение и богатый жизненный опыт. Валерка, ты слышал меня? Валера? Идиот, хоть бы канистру закрыл.
Денису пришлось остановить машину и подождать пока пенсионер наведёт в салоне порядок.
Глава 29
Валера проснулся и чихнул, машинально отгоняя от лица невидимую пушинку. Кажется, в ноздрю попало. Соринку вдохнул? Как же чешется! Ап-чхи! Ап-чхи! Он ожесточённо почесал нос и приподнялся с кровати.
Где это он?
Комната, в которой он находился, напоминала обычную спальню. Невзрачные обои в цветочек, шкаф в дальнем углу и стол у изголовья панцирной кровати, на которой он ещё недавно так сладко спал. А почему затылок так чешется? Чешем, чешем, чешем. Голова, в благодарность за почесушки, тут же принялась работать и услужливо включила полную картинку восприятия, добавив к зрению звук и приятные травяные запахи.
Он принюхался к подушке. От неё вкусно пахло душицей и сеном и ещё мёдом, кажется. Стоп, это же подушка из холстика. Вот почему голова так чешется, в последний раз на такой спал в детстве, в деревне у бабушки. А наволочка вообще замечательная; белая и украшена маленькими синими надписями - “Минздрав”. Он присмотрелся к одеялу в пододеяльнике. Ага, и пододеяльник знакомый. Из одного комплекта бельишко, вот это сервис, прямо как в пионерском лагере. И одеяло шерстяное. Зелёное с красной полосой. Помнится, точно такие же такие, в прошлом году у коменданта общежития скоммуниздил.
Он вздохнул, закутался в одеяло и снова улёгся в кровать. Закрыл глаза и тут…
— Коля! Трамблёр! Трамблёр это… Мать твою, ети бога душу!
— Сам ты - трамблёр! Протри фары, не видишь, блямба! Да не эта хуйня, а снизу. Суй харю глубже - кому сказал?
— Ась? Не слышу!!! Ты про магнето говоришь, что ли? Тут провод сгнил.
— Нет, бля! Про Зинку твою! Эту хуйню и выкручивай!
— Так бы сразу и сказал. Ну…
Валера машинально открыл глаза и уставился в потолок.