Директива Джэнсона
Шрифт:
Сидеть в засаде было муторно и нудно, но эта задача требовала абсолютной незаметности, что как раз устраивало Павича, так как он был «меченым». Рваный блестящий шрам, пересекающий лицо от правого глаза до подбородка, – наливающийся кровью, когда Ратко злился, – делал его внешность очень запоминающейся. Он меченый: эта мысль не покидала его сознание с тех пор, как его полоснули ножом для резки рыбы. Боль рассеченной плоти померкла перед сознанием того, что он больше никогда не сможет заниматься оперативной работой. Разумеется, как снайпер он был невидим, как и его винтовка «вальмет» с глушителем, готовая в любую минуту выпустить пулю. Но по мере того, как время шло, Ратко начинал все больше
Борясь со скукой, он время от времени наводил прицел на миниатюрную рыжеволосую секретаршу за столиком у входа. Наблюдая за движениями ее бедер, Ратко ощущал прилив приятного тепла в области паха. У него есть что ей предложить – это точно. Ратко вспоминал боснийских женщин, с которыми он и его приятели развлекались несколько лет назад, – вспоминал лица, искаженные ненавистью и страхом, что так напоминало выражение вожделения. Для этого требовалась лишь небольшая работа воображения. Овладевая ими, Ратко получал самое большое наслаждение от сознания полной беспомощности своих жертв. Ничего подобного он не испытывал прежде, общаясь с женщинами. Не имело никакого значения, что у него изо рта плохо пахнет, что от него несет потом: они были полностью в его власти. Эти женщины понимали, что должны покориться, сделать все, что от них требуют, иначе их родителей, мужей и детей расстреляют у них на глазах, после чего с ними самими без жалости расправятся. Настроив оптический прицел, Ратко представлял себе рыжеволосую, связанную и распятую на кровати, с закатившимися глазами и посеревшим лицом, отдающую свое нежное тело его сербскому мужскому естеству.
На этот раз ему не пришлось прибегать к оптическому прибору. Небольшой кортеж из трех черных «Мерседесов» величественно свернул с Стадехойдерскаде на Лейдсестраат и остановился у подъезда штаб-квартиры Фонда Свободы. Водитель в форме, вышедший из среднего лимузина, почтительно открыл заднюю дверь. Мужчина в темном костюме, очках в роговой оправе и шляпе с мягкими полями постоял у лимузина, наслаждаясь величественной картиной прямой как стрела Принсенграхт. Водитель в форме, судя по всему, по совместительству секретарь министра, нажал кнопку звонка у резной двери. Ровно через десять секунд дверь отворилась.
Водитель обратился к рыжеволосой секретарше:
– Мадам, министр иностранных дел Чешской республики Ян Кубелик.
Уловленные двумя направленными микрофонами, голоса были глухими, но достаточно внятными.
Бросив своему помощнику несколько слов по-чешски, министр знаком отпустил его. Водитель вернулся в лимузин.
– У вас такой вид, будто вы меня не ждали, – сказал мужчина в элегантном темно-синем костюме секретарше.
Та широко раскрыла глаза.
– Ну что вы, мистер Кубелик. Мы очень рады видеть вас у себя.
Ратко улыбнулся, вспомнив, какой переполох вызвал среди сотрудников фонда телефонный звонок, случившийся тридцать минут назад, в котором их предупредили, что недавно назначенный министр иностранных дел Чешской республики сможет встретиться с исполнительным директором в назначенное время. Перепуганные чиновники проверяли и перепроверяли свои записи, ибо нигде не было никаких указаний на то, что существовала предварительная договоренность об этой встрече. Никто не хотел взять на себя вину за ошибку в планировании распорядка дня, однако найти виновного нужно было обязательно. В свой оптический прицел «шмидт и бендер» Ратко злорадно наблюдал беспокойство миниатюрной рыжеволосой секретарши. «Всего две недели назад вы назначили на одно и то же время встречи с министром иностранных дел Швеции и сотрудником программы разоружения ООН», – заявила она, отчитывая одного особо тупоголового младшего секретаря.
Ратко проследил, как рыжеволосая секретарша провела министра в роскошный холл, и изображение и звук стали неразборчивыми. Серб включил устройство, повышающее разрешающую способность оптического прицела, и переключил направленные микрофоны в режим цифровой обработки входного сигнала, позволяющий отсечь паразитный шум.
– Исполнительный директор встретит вас с минуты на минуту, – услышал он наконец голос рыжеволосой.
– Вы очень любезны, – рассеянно заметил чешский дипломат, снимая шляпу. – Как у вас тут красиво! Вы не возражаете, если я прогуляюсь здесь?
– Сэр, вы окажете нам большую честь, – заученно ответила секретарша.
Глупый чешский бюрократ – пытается определить, какие советы дать своей супруге насчет внутреннего убранства их дома. Возвратившись в убогий президентский дворец в Праге, он будет рассказывать своим друзьям про изысканную роскошь амстердамского логова Петера Новака.
В бытность существования Варшавского пакта Ратко принимал участие в совместных учениях с чешскими солдатами, задолго до того, как шесть республик Югославии, разделившись, начали воевать друг с другом. Ему всегда казалось, что у чехов повышенное самомнение. Сам он не разделял этого взгляда.
Его внимание привлек мужчина, очень медленно идущий вдоль подъезда особняка: неужели у Джэнсона все же хватило наглости? Мужчина, с виду турист, остановился у невысокого парапета на набережной канала и неторопливо достал карту.
Ратко направил на него прицел; угол был далеким от идеального, но, рассмотрев туриста внимательно, серб понял, что ошибся. Как бы умело ни маскировался Джэнсон, ему не удастся притвориться двадцатилетней женщиной.
Ратко снова ощутил прилив тепла в паху.
Джэнсон обвел взглядом красиво обставленный зал. На стенах со стремлением к симметрии, граничащим с одержимостью, развешаны картины художников голландского Возрождения. Камин выложен из затейливого резного мрамора, белого с голубыми прожилками. Все выдержано в духе голландского особняка: вдали от любопытных глаз можно было забыть о хваленой северной умеренности.
Пока что все идет прекрасно, мысленно отметил Джэнсон. Куперу удалось сравнительно хорошо отмыться; облачившись в эту глупую форму, он вел себя достаточно прилично, не скатываясь в пародию. Его движения были четкими и официальными; в поведении сквозила подобострастная помпезность, свойственная преданному слуге важной государственной шишки. Джэнсону пришлось положиться на то, что никто не имеет понятия, как выглядит министр иностранных дел Чешской республики. В конце концов, он находился в этой должности всего две недели. И его страна была далеко не первой в списке горячих точек Фонда Свободы.
Лучшей маскировкой стало полное отсутствие маскировки: чуть седины в волосах, очки в том стиле, какой популярен в Восточной Европе, костюм, одинаковый для всех дипломатов Старого Света… и манеры, поочередно любезные и величественные. Конечно, помогло и то, что мать Джэнсона была чешкой, правда, в основном тем, что ему удалось разбавить свой английский убедительным чешским акцентом. Естественно, чешский дипломат в такой стране, как Голландия, будет говорить по-английски.
Джэнсон посмотрел на рыжеволосую секретаршу сквозь очки в роговой оправе.