Дитя короля
Шрифт:
— Я докажу тебе, — полшага ко мне, а я уже задыхаюсь от его силы и власти. — Могу даже амулет блокировки магии надеть, если захочешь.
— Хочу, — выдыхаю, сорвавшись. Кусаю губы и сильнее стягиваю руки на груди.
Зрачки короля резко расширяются, закрывая свет голубых радужек, он подбирается еще ближе. Нависает и шепчет в губы:
— Уверена?
— Ты не оставил мне выбора.
— Врешь, — теплый воздух скользит по коже, а затем внезапно уходит в сторону. — Идем отдыхать, — он протягивает мне ладонь, а я не могу… Не могу сама идти, но и принять помощь не могу. Сорвусь.
— Я сама, — понимаю, как глупо это звучит посаженным от желания голосом, но он не должен так играть со мной. Это неправильно. Стигма вливает в кровь что-то вроде виагры, и мое влечение к королю — просто магический шлейф.
— Да, конечно, — Эмилиан отступает с едва уловимой улыбкой и пропускает меня вперед.
Хромая, дохожу до лестницы, хватаюсь до белых косточек за перила и бреду вверх. Каждый шаг отдается болью в ноге и сладким, опоясывающим поясницу, кольцом.
Слышу стук королевских каблуков позади. Близко. Так близко, что меня ведет от вкусного мужского запаха. Наверное, из-за магии я стала слишком чувствительной и на первом же пролете застываю — не могу идти дальше. Если двинусь еще хоть на сантиметр, растрескаюсь на тысячи искр, просто кончу без прикосновений. Он одних мыслей разлечусь фейерверком. Метка так сжалась-спуталась внутри меня, что достаточно просто слышать и чувствовать мужчину рядом, чтобы испытывать наслаждение. Какая сильная магия!
Эмилиан молча стоит позади, но я до безумия чувствую его тепло. Меня тянет назад, почти валит на его грудь, но я срываюсь и бегу вверх, преодолевая боль в ноге и силу притяжения к мужчине.
Потому что этому противится мое сердце. Да, тело пылает, выгибается, требует разрядки, но душа стынет от одной мысли, что я снова ошибаюсь. Я боюсь снова обжечься.
Маруньи сбиваются на потолке в пучок и расползаются по боковым стенам, будто светящиеся пауки. Приваливаюсь плечом к камню и прикрываю устало глаза. Как пережить ночь рядом с Эмилианом? Ведь не оставит же в покое, не позволит спать одной.
— Комната в другой стороне, Дарайна, — говорит он с легкой улыбкой в голосе.
— Я хочу отдельную… — оглядываюсь через плечо и отодвигаюсь подальше.
— Почему? — король щурится и приближается. — Боишься самой себя?
И меня взрывает, как брошенную под ноги петарду.
— Ты издеваешься?! — толкаю его в грудь и иду прочь по темному коридору. Маруньи перелетают и танцуют перед глазами, заставляя жмуриться от вспышек света.
— Думаешь, только тебе тяжело сдерживаться?! — жестко говорит Эмилиан в спину. Я не слышу шагов, значит, стоит на месте. И хлесткие слова полощут по сердцу. — Думаешь, тебе с ненавистью легче пережить тягу стигмы, чем мне — с любовью?
Оборачиваюсь резко и влетаю в большую грудь. Как он оказался так близко и так быстро?
— Нельзя любить миф, мираж, фантом, — отвечаю спокойно, но внутри мощный колотун, и я еле дышу. — Нельзя увидеть в другом что-то хорошее на расстоянии! Ты меня не знаешь, и твоя любовь невозможна. Я в нее не верю!
Гнев пляшет в его синих глаза, большая рука тянется к моему лицу. Ударит ведь… Ударит…
Это заставляет
Но Эмилиан соскальзывает нежно по скуле, поглаживает по щеке и шепчет:
— Ты поверишь. Только бы не было поздно.
И уходит, оставив после себя спелый запах яблок и горячее прикосновение, которое хочется накрыть ладонью и запечатать. Сохранить.
Глава 26. Эмилиан
Из комнаты ухожу, когда Дарайна крепко засыпает. Ставлю на выходе охранную руну и приказываю Муну не сходить с места. Он фыркает недовольно, мол, я и сам знаю, что делать, а потом, развернувшись, запрыгивает на кровать и вытягивается возле девушки в полный рост. Вот же гад усатый!
По коже идут неловкие мурашки, потому что я бы с радостью прогнал фамильяра и лег бы на постель сам.
Но нельзя. Я не могу давить. Не могу принуждать.
Мрак! Я ничего не могу и не смею, потому что перед глазами брат стоит, как черная стена. Я ревную к тому, кто давно отправился в праотцам. Пусть он и умер несколько дней назад, для меня он погиб еще на Жатве. И эта ревность съедает меня изнутри. Его она терпела, а ко мне боится прикоснуться. Ему позволяла, а мне…
В тронном зале темно и пусто. Разгоняю маруньи, что увязались за мной из комнаты, выключаю их пальцами. Я хочу посидеть в тишине и покое, дать телу остыть, душе успокоиться, но что-то тревожно клокочет под ребром с левой стороны.
Вызываю одну пушинку и подхожу к столу с картой, провожу ладонью и заставляю ее распахнуться. Месс должен был уже залатать червоточину, но она пляшет перед глазами, растянувшись в черно-кровавый зев, будто ехидничает, будто смеется надо мной — королем Мемфриса. И она права. Эти дни, бесконечные бессонные дни в у постели Дарайны, я больше походил на пустого жителя Ялмеза.
— Ты не спишь? — тихо подступает со спины советник и друг отца.
— Рядом с Дарайной невозможно уснуть, — отвечаю, а сам не свожу глаз с темного разрыва в золотом эфире планеты.
— Не зашивается, Эмилиан, — сетует Месс. Мантия шуршит по полу, и советник встает напротив. Седые волосы растрепаны, и единственная марунья освещает бледное лицо старика болезненно-желтым. — Сильно мы повредили полотно, боюсь, что следующей Жатвы не избежать.
— Сколько у нас времени? — под пальцами фантомная карта дрожит и идет волнами.
— Трудно сказать, — пожимает плечом Месс и подзывает еще маруньи, что затихли на потолке. Они опускаются на золотых нитях и замирают на нами, как эльфийские цветы фэроши. — Может, месяцы, может, годы.
Голос у Месса севший, под глазами прорисовываются темные круги, а посеревшая кожа мерцает испариной.
— Руны?
— Слабо помогают, — отвечает он пространно. — Здесь нужна магия посильнее, а я истощен. Вызвал нескольких магов из Академии, но они прибудут только утром.
— Иди отдыхай.
— Тебе тоже нужно отдохнуть, Эмиль. Ты десять дней без сна, свалишься скоро.
— Я не могу. Метка сводит с ума. Кровь кипит в жилах. Я словно на сковородке жарюсь и никак не умру.
Советник отходит от стола, сворачивая незаметным движением карту Ялмеза. Маруньи летят за ним и освещают невысокую фигуру у окна.