Дитя Плазмы
Шрифт:
Чем-то обсуждаемая тема перекликалась с рассказом Зуула, и Гуль сделал еще один шаг по направлению к террасе.
Или это неспроста? Очевидная общность тем и мыслей? Гуль нахмурился. Сидит себе бедный Пилберг – властный и ненавидящий, не подозревая, что все его самые светлые озарения
– всего лишь нашептывания злейших врагов колонии. Не знает он и того, что рано или поздно они приберут к рукам каждого. Но кто-то отзовется сразу, как сделал это капитан, кого-то придется обихаживать месяцами.
Улыбнувшись, Гуль прислонился к каменному выступу. Отчетливо подумалось – в последний раз! И стало чего-то жаль, а голоса спорящих показались вдруг родными и близкими.
– …Самый
– И что из всего этого следует? Что трижды да здравствует лень?
– Ни в коем случае! Я только предложил новую, доселе никем не используемую единицу измерения – сердечные сокращения. И еще раз подчеркиваю, это не часы и не годы. Меры, придуманные человечеством, годятся исключительно для технических задач. Сами знаете, кесарю – кесарево, а значит, и естественное требует естественных мер! Время каждого, мой дорогой друг, индивидуально! А мы до сих пор выстраиваем всех по одному ранжиру. – Пилберг поднял указательный палец. – Только в полной мере осознав, что каждый из нас – существо отдельное и исключительное, мы приблизимся к тому, что называют сейчас диагностикой.
– Если я правильно понял, вы всерьез верите, что человеческую жизнь можно измерить?
– Именно! – Гаркнул профессор. – Измерить! Линеечкой!.. К сожалению, я не биолог, но уверен, займись я этой темой, я пришел бы к потрясающим результатам. В мире науки это стало бы настоящей бомбой! Но, увы, я не биолог…
– Ну да, вы ядерщик. И бомбы у вас иного порядка…
– Идите к черту, Ферги! Вы же понимаете, о чем я говорю. Чуточку усилий, и я действительно приблизился бы к возможности подсчета отведенных нам лет. Медицинская статистика плюс самая обычная математика.
– Господи! Опять математика!..
– Что вас так перекосило? Не любите математику? А шахматы, дорогой мой, вы любите?
– Какое вам дело, проф, до моих симпатий или антипатий? – голос Фергюсона знакомо зазвенел. – Да, я не люблю цифры. Довольны? Не люблю, потому что от них за версту веет скукой и мертвечиной. И к шахматам не питаю уважения. Потому что не знаю, в чем тут отличие от того же баскетбола или рэгби. Гибкая память и оперативный поиск – вот и вся суть ваших шахмат! При всем при том ни грамма фантазии и ни грамма души. Все подчинено вполне четким правилам и укладывается в определенное число комбинаций. Скучно, Пилберг. Более, чем скучно!
Гуль услышал шумное пыхтение Пилберга. Как видно, терпение профессора иссякало.
– Вы непробиваемый осел, Ферги! Вот что я хотел вам сказать!
– Тогда чего ради вы зазвали меня за свой стол?
– Да оттого, что таких, как вы, тоже должен кто-то поучать!
– Благодарю покорно, – Фергюсон рассмеялся. – Честное слово, проф, не понимаю, почему вы до сих пор еще здесь? Убежден, Мудрецы приняли бы вас с распростертыми объятиями…
Мудрецы!.. Гуль вздрогнул. Вырванное из контекста слово, сияющими всполохами замерцало перед глазами. Некто, обладающий голосом флейты, нежно и восхищенно прошептал его по слогам. Сначала в правое ухо, а затем, обойдя Гуля по невидимой дуге, в
Агитаторы… Гуль усмехнулся. Что ж, пусть… В конце концов это тоже было в последний раз, и он не возражал.
Глава 9
Наверное, Гуль так и не повзрослел. Что легко воспринималось сверстниками, для него превращалось в настоящую драму. Отъезд на месяц в пионерлагерь, школьная помощь колхозу, стройотряды и наконец армия – все переносилось болезненно и тяжело. Тоненькие нити, связывающие с местом, где довелось впервые встать на ноги, вдоволь посмеяться и поплакать, представлялись ему чем-то вроде живых множественных рук, поддерживающих на всем жизненном пути. Всякий раз, лишаясь этой поддержки, он погружался в тоску и одиночество. Скверная черта характера, если разобраться. Жить маменькиным сынком – несладко. Но как случилось, так и случилось. И черт с ним! Гуль вовсе не желал себя переделывать. Всесильная самостоятельность, коей так гордились окружающие, ничуть не привлекала его, скорее наоборот – отвращала и отталкивала. Будучи, как ему думалось, человеком сметливым, он раскусил ее суть, и суть эта оказалась горечью недозревшего плода. Мускулы, кулаки и всепоглощающий цинизм – вот три кита, на которых покоилась понятие личностной автономии. К каждому из слагаемых Гуль готов был прибегнуть и прибегал, но лишь в моменты исключительных ситуаций, неизменно испытывая при этом стыд. Он принимал действительность, как непьющий воспринимает стакан с ядовито-бордовым портвейном. При этом он всегда знал, что пьющим ему никогда не стать. В какую бы даль не забрасывала Гуля судьба, ему не прижиться на новом месте. Отовсюду, сделав все возможное и невозможное, он постарается вернуться домой…
– Гуль!
Вздрогнув, он обернулся. Это была Милита. Черные, как смоль, глаза смотрели в упор. Смешавшись, он даже не задал себе вопроса, каким образом она сумела его выследить. В размышлениях о предстоящем возвращении он забрел довольно далеко от лагеря.
– Милита?…
Лицо ее озарилось улыбкой. Она улыбалась так, словно он произнес не ее имя, а некий чарующий комплимент. Гуль почувствовал, что и его губы невольно превращаются в полумесяц.
– Пилберг велел найти тебя, – сообщила она. – Мне кажется, что старичок не в себе.
– Странно. Я видел его полчаса назад, он был в полном порядке.
Гуль старался не глядеть в глаза девушки. Их можно было сравнить с топким болотом, и, ступив раз, он всерьез опасался утонуть, погрузившись по грудь и по сердце. Взгляд спотыкался, стараясь найти иное пристанище, и не находил. Такой уж была эта Милита. Как не смотри на нее, всегда ощущалось некое неудобство, и, одолеваемые мучительной поволокой, глаза предательски возвращались к первоисточнику смущения. Что поделать? Ему нравились ее глаза. И нравился ее маленький, красиво очерченный рот. А ей, похоже, нравились его нынешнее состояние. Он смущался, и она этим смущением откровенно любовалась. И даже сейчас, в отсутствии слов, между ними завязывалось опасное взаимопонимание. Гуль решил про себя, что, пожалуй, Милита – единственное, о чем он будет жалеть в будущем…
Не сознавая что делает, он взял девушку за локоть.
– Милита! – Шумно, как большой и неловкий теленок, он вздохнул. – Ты бы хотела уйти отсюда?
– Но ведь Пилберг ждет?…
– Ты не поняла меня… – Гуль взмахом руки обвел пространство. – Я говорю об этом. Ты бы хотела выбраться отсюда? Со мной?… Дело в том, что это возможно, я знаю как это осуществить. Да, да! Мне рассказал Зуул! Там, в горах, есть особые проходы, которые могут выводить наружу. Правда, они во владениях Мудрецов, но это не страшно. Они не желают нам зла и потому пропустят нас…