Дитя Плазмы
Шрифт:
Она уходила.
Гуль привстал на колени, напрягая слух. Может, кто-то ее вспугнул? Или этот «кто-то» – он сам? Какого черта он начал говорить про Зуула? Знает же, что они все тут смотрят на Мудрецов, как на прокаженных. Вот и добился своего. Нож-то она ему бросила, но большее в планы ее, как видно, не входило…
Поморщившись, Гуль снова сел. Что ж, чему быть, того не миновать. Как говаривал тот же профессор: слишком многого хотеть, значит, не осуществить ничего. И стало быть надо выбираться отсюда в одиночку. Хотят оставаться, – пусть! Бог им в помощь, а он пойдет своей дорогой.
Стараясь
Ему осталось совсем немного, когда снаружи ударила раскатистая очередь. Послышался вскрик Трапа. Извиваясь ужом, Гуль подполз к двери и припал глазом к одной из щелок.
Случилось то, чего не ожидал никто. Воскресшие двойники атаковали лагерь со всех сторон. Первое, во что уткнулись глаза Гуля, было тело распростершегося на земле Трапа. Вся спина у лежащего была залита кровью. Гуль поспешно отвел взор. Как и в далеком детстве его продолжало мутить от одного вида кровоточащих ран, тянуло немедленно прилечь. Собственная кровь была делом обычным, чужая вызывала обморочное головокружение. Впрочем, сейчас он и без того лежал, и по крайней мере падения можно было не опасаться.
Стреляя из револьвера, по улочке промчался Пол – свой, настоящий, не чужой. Навстречу ему из-за камней выглянуло перекошенное лицо Свана. Сделав знак бегущему, он выпростал жало своей длиннющей винтовки. Что-то он выцеливал справа от того места, где находился сейчас Гуль. Перемахнув через крутолобый валун, Монти залег неподалеку от приятеля. Они часто загремели выстрелами, и по их поведению Гуль догадался, что двойников в лагере немало. Решающим же фактом было, конечно, то, что поселенцев застали врасплох. Никто не ожидал, что выздоровление двойников завершится столь быстро. Гуль мельком подумал, что, верно, и здесь не обошлось без вмешательства соплеменников Зуула.
Шальная очередь прошлась по крыше, осыпав пленника мелкими щепками. По звуку и по оставленным в потолке дырам Гуль сделал вывод, что огонь вели со скал и наверняка из крупнокалиберного пулемета. К этой акции двойники неплохо подготовились. К пулемету присоединилось щелканье карабинов, и Гуль увидел, как, дернувшись, осел за камнями Сван. Пол бросился было бежать, но град пуль ударил ему в спину, сбил с ног, прокатив по земле тряпичной куклой. Знаменуя конец сражения, выстрелы смолкли. Ошарашенный, Гуль осторожно пошевелился. А чуть погодя услышал чужие голоса и лязганье металла. Победившие бродили по улочкам лагеря, обирая покойников, сваливая оружие на тележку. Он насторожился. Кто-то загородил его щель.
– Вот ты и попался, приятель! Больше, надеюсь, шалить не будешь…
Отойдя от сарайчика, человек, спина которого только что заслоняла дверь, развернулся боком, и Гуль с содроганием получил возможность сравнить Трапа мертвого и Трапа живого. С ласковой улыбкой «живой» перевернул более неудачливого собрата на спину, выдернув из неподвижных пальцев револьвер, хозяйски сунул за пояс. Затаив дыхание, Гуль медленно стал отползать в угол.
– Пусто… Эй, Чен! Как там у тебя?
– Никого, одни девочки.
– Может, заберем их с собой?
– Тебе мало наших?
Дверь захлопнулась, Послышались удаляющиеся шаги. Неприятная мысль кольнула сознание. Гуль подумал, что, возможно, где-то в горах в той же гимнастерке и с тем же «Калашниковым» разгуливает его собственный двойник. И, может быть, тоже мечтает однажды спуститься вниз и рассмотреть в прицеле столь знакомую и родную внешность. Об этом ведь и спрашивал его капитан…
Выбравшись из-за стола, Гуль некоторое время прислушивался. Возможность попасться в лапы к двойникам его отнюдь не радовала. Не доверяя тишине, он заставлял себя ждать и прислушиваться. Но кругом было тихо. По-видимому победители успели удалиться. Захватив оружие и нанеся урон живой силе противника, они возвращались в свои горные пещеры – возбужденные и довольные.
Гуль почти воочию увидел их красные, сияющие лица. Жизненная осмысленность, полнота пульса… Ведь об этом самом и толковал Пилберг. И, пожалуй, был не так уж далек от истины. Гиподинамия настигает благополучных ленивцев, воюющие никогда не страдают от недоизбытка впечатлений.
В очередной раз обхватив опухшими пальцами рукоять ножа, Гуль несколькими перепилами покончил с веревкой и принялся растирать кисти. Он не спешил. Ошибка, допущенная в разговоре с Пилбергом, многому научила. Лишние эти минуты он сознательно жертвовал в угоду безопасности. Если двойники схоронились где-то среди построек, он давал им шанс обнаружить себя. Как угодно – случайным чихом, несдержанным зевком. И только когда руки его оживут окончательно, он покинет этот сарайчик, чтобы встретить опасность лицом к лицу.
Растирая кисти, Гуль подумал, что все случившееся с ним забудется не скоро. А вероятнее всего не забудется никогда. Может, оно и к лучшему. Память – одно из недвижимых имуществ человека, дарованных ему от рождения. И сейчас он мечтал лишь о том, чтобы никто не заступил ему путь, не попытался удержать силой. Он не хотел потом вспоминать о совершенном им преступлении, об убийстве, каким бы оно ни было – с мертвецами или без.
Володя осознал это в том каньоне, Гуль только теперь.
Блуждая между домов, Гуль поочередно натыкался на тела колонистов. Все они были пугающе похожи: раны, загустевшая кровь, замершее выражение лиц… Легче других, пожалуй, отделался Ригги. Он был «убит» всего одной пулей. В грудь. И он был пока единственным, кто начинал подавать первые признаки жизни. Гуль остановился рядом, наблюдая процесс оживления. Подобное он видел впервые. Сначала донесся протяжный хрип, словно Ригги силился втянуть в себя воздух, и этот первый вдох был, вероятно, самым мучительным. Грудь его дрожала от напряжения, порождая волну судорог. Руки и ноги каптенармуса бессознательно подергивались. Однако после завершения вдоха дело ускорилось. Постепенно перестала течь кровь из раны, дыхание, окрепнув, становилось все более ритмичным и чистым. Решив не трогать Ригги, Гуль двинулся дальше.