Диверсия не состоялась
Шрифт:
Тут же радостная весть облетела всех мальчишек. В их глазах вспыхнул счастливый огонек.
– Наши-то бьют фрицев! Да еще как!
– по цепочке передал мне Толя Парфенов, не подозревая, что фронтовую сводку ровно полчаса назад, как эстафету, я передал Хатистову…
Несколько дней на домах немецких обывателей дрожали, извиваясь на ветру, меченные фашистской свастикой флаги с черной каймой. Мы сразу догадались: здесь и Курская дуга, и Орел, и Брянск, и Харьков.
Нас же беда миновала только через два дня. Унтер-офицер самолично освободил из
Иван, когда пришел в себя, поведал:
– Поначалу меня избили и уже потом в нательном белье бросили в каменный мешок. Там до того тесно, что я не мог ни встать во весь рост, ни сидеть - ног нельзя вытянуть, ни тем более лечь. Как я там столько пробыл, не знаю.
– Самое интересное - меня ни разу не вызывали на допрос, - с улыбкой рассказывал Ваня.
– Когда все уходили, Герман даже кофе с бутербродами приносил. Говорил, что тайком. Иногда беседовал со мной. Все спрашивал, что я стану делать, если окажусь на Советской земле. Вступай, говорит, сразу в комсомол.
– «Ни в жизнь, - говорю, - не вступлю. Сбегу, мол, обратно сюда. Мне, говорю, пока в карцер не посадили, совсем неплохо жилось. Век бы гостил у господина Шварца».
– Смотри, как твой Герман меня разукрасил, - Валька задрал рубаху и показал Ване спину.
– Вот гад!
– со злостью сплюнул Ваня.
– На пушку, значит, хотел меня взять!
Ребят из карцера раньше срока освободили еще и потому, что на завтра была назначена генеральная репетиция по преодолению «линии фронта». Вечером в особняк прибыло отделение немецких солдат, чтобы охранять этот участок.
Нам объявили трехкилометровый маршрут по сложной местности. Мы должны были скрытно обойти посты охранения и выйти на исходный рубеж.
В лесу было тихо. Я старался втиснуть свое тело в каменистую землю. Впереди, в полумраке, бродили какие-то тени. Вдруг над головой что-то застучало. От неожиданности я оцепенел, но тут же взял себя в руки. Да ведь это дятел, лесной доктор! Бестолковый, нашел время обедать. Примостился под самой кроной и стучит о ствол своим длинным носом-молоточком. Я пополз вниз по скату оврага. Внезапно передо мной вырос завал. Он был уложен вдоль ручейка извилистой грядой.
Я осторожно раздвинул колючие ветки и почти рядом услышал сдавленный крик. Бросился в заросли и, прячась за стволы деревьев, ползком стал двигаться вперед, к обозначенной на карте поляне. Там и увидел мальчишек. Они стояли неподвижно и исподлобья наблюдали, как два солдата суетливо возились возле кого-то, лежащего на траве. Обер-лейтенант, нервно жестикулируя, что-то быстро говорил ребятам. Что там могло произойти? До слуха долетали отдельные отрывки фраз Шварца:
– …Я не допущу… Бог мой…
Я встал в полный рост и приблизился к месту происшествия.
– …Это поразительный случай… - возбужденно говорил Шварц.
– Он мог стоить жизни доблестному немецкому солдату, но я тем не менее восхищен находчивостью и решительностью моего
Я спросил у Жени Хатистова, что произошло. Оказывается, Валя стукнул солдата из охраны дубовым дрыном по башке.
– Видать, живучий - шевелится, - сказал Толя.
Солдат, и правда, приподнял голову и поглядел вокруг затуманенным взглядом. Шварц поспешил заявить, что генеральная репетиция прошла успешно, и мы отправились в обратный путь, в лесной особняк.
После ужина между Ваней и Валей произошла короткая перепалка.
– Едва избавились от одной беды, - возбужденно шептал Селиверстов Белову, - так тебе мало, на вторую полез, как медведь на рожон. Ну зачем ты его стукнул?
– Я не хотел, - виновато сказал Валя.
– Не хотел, - передразнил его Иван.
– Руки зачесались, да?
– Я сперва думал: это пенек торчит из-под земли, а когда ближе подполз, гляжу - фашист. Тут я и сообразил, что он ведь может увидеть меня и вывести из игры. Ну и долбанул по макушке.
– Зря ты, Иван, - вмешался в разговор Женя.
– Ведь обер-лейтенант даже похвалил Вальку за находчивость. Значит, все правильно.
Однако Ваня стоял на своем;
– Еще не известно, чем все кончится. Думаешь, Шварц такой дурак и ничего не понимает? Как бы не так!
За час до отбоя в нашу комнату заглянул Федотов.
– Мы знаем, что вы соскучились по своим родным, и потому вот вам бумага, карандаши. Пишите кратко: «Дорогая мама, я жив, здоров. Все хорошо».
– Помолчав немного, добавил: - Предупреждаю: не кисните над бумагой, чтоб никаких жалобных слов.
Я взял карандаш и аккуратным почерком написал;
«Дорогая мама! Я пока здоров. Все хорошо. Скоро вернусь домой, за меня не беспокойся. Передай Светланке, чтоб слушалась тебя крепко».
Потом я еще подумал немного и в правом уголке нарисовал цветок полевой ромашки с оборванными с одного края лепестками. Зачем я это сделал? Уже потом сообразил, что если, конечно, письмо дойдет - моя ромашка только добавит матери седых волос, а мне все равно ничем не поможет.
Назавтра нам объявили, что нас ждет большое событие: интересная прогулка на военном самолете. Она будет замечательна еще и тем, что каждый из нас совершит свой первый прыжок на автоматическом парашюте.
– Подумаешь, радость, - сказал Валя и сплюнул на землю.
– Век бы не видать такую радость.
Шварц сделал вид, что не обратил на эти слова никакого внимания, наоборот, приветливо улыбнулся.
На следующий день после завтрака во двор особняка пришла крытая черным брезентом автомашина. В ней мы и уехали на аэродром.
Внешне никто из ребят не проявлял какого-либо беспокойства, и уж, конечно, никто не хныкал, хотя всем было не по себе. Федотов был доволен нашим настроением. Заботливо поправил за моей спиной парашют: