Дивные пещеры
Шрифт:
Костя сел в автобус и поехал на центральный телеграф. Народу оказалось неожиданно много. Заказывали Москву, Ташкент, Архангельск, Волгоград, и на Костю, когда он попросил пять минут с Петровском, приемщица посмотрела с удивлением.
— Ждите, — сказала она и небрежно бросила в окошко квитанцию.
Костя поплелся к жесткому дивану, уселся на него и закрыл глаза. Вчерашняя безобразная сцена живо воскресла перед ним. Младший бухгалтер содрогнулся от отвращения к себе и брезгливо сморщился. «Подонок, — пробормотал он. — Мерзкий подонок… Взять бы да головой в лужу…»
— Петровск!
Костя поспешил к кабине с белой цифрой «три» на синем стекле. Сердце его стучало, колени противно подрагивали. Стараясь немного успокоиться, Костя присел на низкий стульчик перед полочкой, на которой стоял телефон, потом, усилием воли подавив дрожь в коленях, взял трубку.
И тут же услышал Леночкин испуганный голос.
— Алло! Алло! Кто у телефона?
У Леночки всегда бывал испуганный голос, когда вызывала междугородная.
— Это я… — оказал Костя. Он хотел сказать бодро, чуть шутливо, но получился хриплый клекот.
— Алло! Алло! Ничего не слышу!
— Это я… Костя.
— Кто?.. Вам кого? — В паузах был слышен треск арифмометра, который крутил Шкаф. — Может быть, вам нужен Семен Петрович?
— Это я… Костя Минаков.
— Но… — Леночкин голос вдруг оборвался, как обрывается чересчур натянутая струна.
— Я вел себя как идиот, — сказал Костя. — Если можешь, прости меня. Я очень тебя ревновал, поэтому все так получилось… Деньги целы. Завтра я их привезу.
Все это Костя выявлял одним духом. Потом он стал слушать. Но трубка молчала.
— Алло! Алло! — закричал Костя.
— Ты откуда звонишь? — спросил Леночкин голос совсем рядом. Костя даже слышал взволнованное дыхание.
— Из Центрального телеграфа.
— У тебя… все нормально?
— Конечно. Только скрепки еще не купил. «Канцтовары» на учете, а в других я не хочу… Шкаф будет придираться. Так что передай ему, что привезу завтра. Здорово он ругается из-за денег? Алло, ты слушаешь меня?
— Да…
— Ты сердишься?
— Слушай… — голос Леночки понизился до шепота. — Я сейчас не могу говорить… Я занята. Ты понял? Тебе надо ехать дальше. Так получилось. Уезжай куда-нибудь… На Север… Это родственник… Извини — не тебе.
Голос Леночки был искаженным, очевидно, она прикрыла трубку ладонью.
— Зачем мне ехать на Север? — удивился Костя.
— Так надо… Это очень серьезно… Я не могу сейчас тебе сказать… Но ты должен уехать…
— Это связано с деньгами? — догадался Костя.
— Да… Это родственник… Извини — не тебе.
— Шкаф рассвирепел?
— Хуже. Много хуже.
— Директор?
— Уезжай немедленно…
— Вот еще! С чего это я стану уезжать? Завтра привезу деньги, и все уладится. Я же не с умыслом взял, а из-за ревности. Смягчающее обстоятельство. Поняла? В общем, передай Шкафу. Или лучше дай ему трубку.
— Он вышел…
— Но я слышу стук арифмометра. Это его арифмометр.
— Это с другого стола.
— Странно… Точно — его почерк…
— Тебе кажется… Это родственник… Это я не тебе…
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Да… После вчерашнего. Я немного заболела.
Голос был глухой. Она явно прикрывала трубку ладонью.
— Извини…
— Дай слово, что ты сейчас же уедешь.
— И не подумаю. Куплю скрепки — и домой.
— Тебе нечего здесь делать… Все против… В том числе и я.
— Ты тоже?
— Больше всех. Знай…
— Не простила?
— Наоборот.
— Я вымолю прощение.
— Боже! Телок! Какой тупой телок! — вырвалось у Леночки. — Это родственник. Из другого города…
Но Костя не слышал последних слов. Он уже положил трубку. Он повеселел. Перепугались они там, видно, здорово. Подумали, что он удрал с этой несчастной тыщей? Вот чудики. Это Шкаф, наверно, все придумал. Вечно ему мерещатся везде грабители. Решетки на окна бухгалтерии приделал, хотя до земли добрых двадцать метров, сигнализацию, как в банке, провел. Тоже, нашел важный государственный объект. Ну ничего, сейчас ему Леночка скажет, что деньги целы, и старый скряга успокоится.
Костя посмотрел на часы. Прошло всего сорок минут. Минаков решил сходить в кино.
Кинофильм оказался интересным: про уголовника, который бежит из мест заключения, но потом в результате встреч с хорошими людьми становится на правильный путь. Все было как полагается: и погоня, и драка, и стрельба, и кутежи в ресторане, и честное лицо матерого преступника в конце фильма.
Минаков следил за процессом перевоспитания уголовника и, несмотря на то, что дело явно шло к благополучному концу, все больше и больше испытывал какое-то неясное чувство тревоги. Костя не мог понять, откуда это чувство взялось, не от этого же фильма, где все было ясно с самых первых кадров… Нет, нет, тут что-то другое. И в момент, когда переродившегося уголовника обнимала счастливая заплаканная невеста, Костя понял, откуда шла тревога.
Тревога шла от слов Леночки, что он должен немедленно уехать на Север. Значит, дело не так просто, как Косте показалось сначала. Зачем ему уезжать на Север? Очевидно, затем, что Костю ищет милиция, иначе почему надо драпать в места столь отдаленные? Как он не догадался сразу, что Шкаф не упустит случая отделаться от «лодыря и трепача»… Конечно, сразу же, как только главбух узнал о пропаже денег, он принялся трезвонить в милицию. Мол, похищена тысяча рублей, преступник смылся, просим принять срочные меры. Старый рассохшийся Шкаф чужд проявлениям любви, ревности, страдания, и, конечно, рассказ Леночки об обстоятельствах исчезновения денег он пропустил мимо ушей. Да и рассказала ли ему Леночка об их отношениях? Хотя кто на заводе не знает о том, что они каждый вечер встречаются у бюста Мичурина… Нет, нет, на Шкафа никакие смягчающие обстоятельства не повлияют…
Не досмотрев последних кадров, Минаков вышел на улицу. Пока он сидел в кинотеатре, прошел короткий дождь. Воздух был чистый и холодный, какой бывает только после дождя ранней осенью. Как голубые зеркала, сияли на асфальте лужи, отражая солнце, дома, деревья, прохожих, вымытые машины… Горько пахло мокрой опавшей листвой лип и каштанов, раздавленной ногами и колесами.
Костя остановился, подавленный обилием света и холодного пьянящего воздуха. Прохожие обходили его, некоторые толкали…