Дивные пещеры
Шрифт:
— Я? Ну что вы!.. Никогда бы не подумал.
— Да. Вы такой мощный, молчаливый, и на лице у вас решительность и сила. А еще вы похожи на дуб. Вы проживете сто лет. Или сто три.
Семену Петровичу стало неловко. Никто из женщин не говорил о нем так даже в молодости. Да и не только женщин, вообще…
— А теперь вы расскажите о себе, — поспешил главный бухгалтер перевести разговор.
— Наклонитесь поближе.
Рудаков послушно нагнул голову.
— Какая у вас крепкая шея…
Нина обвила его шею руками и поцеловала в губы. Потом она резко отвернулась и
— Мне двадцать пять, — глухо сказала Нина. — Это я на вид такая щуплая… А на самом деле я старая… Целых двадцать пять… И остался еще один…
— Чего один? — не понял Рудаков.
— Год.
— Чего год?
— Жить…
Рудаков хотел рассмеяться, но что-то удержало его. Он дотронулся до Нининого плеча.
Девушка сжалась, спрятала лицо в колени. Семен Петрович, который не убрал руку с плеча Нины, почувствовал, как задрожала ее спина. Послышались сдавленные звуки.
Его знакомая глухо смеялась. Рудаков отдернул руку. Что за странная девушка! И вдруг он понял, что это не смех, а задушенные рыдания.
Семен Петрович совсем растерялся.
— Ну что вы… Что за мысли… Вы совсем молодая. Подумаешь — двадцать пять… Вам еще жить да жить…
Нина вдруг разогнулась и посмотрела в лицо Рудакова.
Глаза ее были сухими.
— Разве вы не знаете, что это за дом? — спросила она.
— Какой дом?
— Наш санаторий.
— Нет… — пробормотал главный бухгалтер. — Я думал, самый обыкновенный… Хотя…
— В этом санатории каждый знает свой срок, — строго сказала девушка. — Знаю и я свой. Это туберкулезный санаторий.
Рудаков не нашелся что сказать. Несколько минут они сидели молча. На луну набежало облачко, и сразу стало темно и холодно. С земли поднялся, словно он только и ждал этого момента, длинный извилистый ветерок и пошел рыскать между деревьями, коварно припадая к сугробам. Елки будто раздвинулись, разбежались до самого края света, и стало казаться: на всем белом свете стоит этот холодный лес и дует коварный низкий длинный ветер.
Сверху на Нину и Семена Петровича посыпались иголки… Девушка машинально стряхнула их с коленей.
— Но почему? — спросила она. — Почему именно я? Хотя бы уж пожила… А то ничего не видела, ничего не испытала… Даже не стала матерью… А ведь каждая женщина должна превратиться в мать, иначе зачем она?
Нина замолчала. Едва слышно шурша, сыпались иголки. Облачко еще плотнее затянуло луну, и Рудаков перестал различать лицо говорившей.
— Может, еще все устроится, — пробормотал главный бухгалтер, лишь бы что-то сказать.
— Я росла счастливая, — продолжала Нина, не обращая внимания на его слова. — Никогда не болела… Отца, правда не было, он бросил нас, когда я еще не успела родиться, но у меня была очень хорошая мама. Добрая, ласковая… Учительница черчения… Она научила меня рисовать. Я хорошо рисовала… Мама считала, что из меня выйдет художница… Да и не только мама… Я любила одного мальчика,
Тучка на луне постепенно разрасталась, темнела, в середине ее появились концентрические широкие образования, похожие на безобразный нарост на стволе дерева. Посыпался мелкий, как мука, снежок.
— Ладно, — Нина резко встала. — Пойдемте, а то нас уже заждались. Да и вам неприятно. Приехали повеселиться…
Семен Петрович грузно поднялся — ноги затекли.
— Хотите, я нарисую нас? — Девушка взяла палку и быстро, несколькими штрихами, изобразила на снегу две фигуры: медведя и зайца. — Это мы с вами. Похоже?
— Очень… — Семен Петрович был удивлен. В медведе и зайце он уловил сходство с собой и Ниной, хотя всего было несколько линий: пять прямых и три изогнутых.
Они постояли немного, наблюдая, как снег постепенно засыпает их изображения. Сначала исчез заяц, потом медведь…
…Когда они вернулись к костру, все были уже изрядно пьяны, шашлыки съедены, а про Семена Петровича и Нину совсем забыли. Шофер Толя включил приемник, и компания весело топталась в снегу под звуки быстрой, ритмичной музыки.
— А… Семен Петрович, ты где пропадал? — Главный инженер оставил блондинку и обнял Рудакова за плечи. — Отойдем, разговор есть. — От Громова пахло водкой и луком.
Главный инженер и Рудаков отошли от компании за машину.
— Ну как девочка? — спросил Евгений Семенович. — Силен ты оказался, ловко. Смотри, какие ягодки к тебе сами в рот падают. Честно говоря, не ожидал. Всегда такой увалень… Ей-богу, завидую!
— Так какой разговор? — сухо спросил Семен Петрович.
— Разговор такой, — Громов понизил голос. — Пока ты по лесу с девочками разгуливал, я тут делам занимался. Этого жука из центра обламывал. В общем так, дорогой Семен Петрович, будет у нас и новое оборудование, и дополнительные площадки, и прогрессивка, и премиальные, и коттеджи на берегу реки. При одном только условии. Надо дать на лапу. Сам он прямо не говорит, но намекает. Я ему знаешь что пообещал? Коттедж.
— Коттедж? — удивился главный бухгалтер. — Каким же образом?
— Очень просто. Завод строит коттеджи и один списывает как неудачный. Аварийный. Геннадий Александрович, этот самый жук, покупает его у нас за небольшую денежку, слегка ремонтирует и продает опять нам теперь уже за кругленькую сумму. Ну что скажешь, финансовый бог?
— Бредовая идея. Первый же ревизор повесит нас сушиться на солнышке.
Громов рассмеялся.
— В этом-то все и дело! У него есть свой ревизор, так сказать личный, я уже это дело с ним обсудил. Вот этот ревизор и будет приезжать к нам первые два-три года, а потом дело спишем в архив, и все шито-крыто. Ну как? Согласен?