Длинные руки нейтралитета
Шрифт:
Старший помощник, он же начарт 'Морского дракона', сам того не ощущая, также поддался атмосфере всехпобедизма. И когда вестовой доложил, что 'их благородие капитан второго ранга в рубку просят', то настроение у лейтенанта было немного - ну самую малость!
– легкомысленное.
Семаков в момент прибытия подчиненного был занят: занимался писаниной. Мешков не видел лица старого товарища, и потому заданный им вопрос не относился к разряду первостепенных:
– Слушай, что ты там в бою говорил про тридцать восемь узлов?
– А, - рассеянно сказал он, - подумалось, что это могло бы стать строчкой к стихам. 'На компасе норд-вест, тридцать восемь узлов...' Но сейчас некогда. У нас новости.
– ?
– Мне доложили, что те самые броненосцы прошли ходовые испытания, они загружены боеприпасами, укомплектованы людьми... короче, сейчас они на буксирах пересекают Средиземное море. Известны названия: Lave, Tonnante, D'evastation. Даже данные по буксирам имеются: колесные пароходофрегаты Magellan, Darien и L'Albatros.
Взгляд начарта стал колючим.
– Вооружение?
– деловито спросил он.
– Не так все плохо... для нас. Шестнадцать пятидесятифунтовок, две двенадцатифунтовые. Планировалось нечто потяжелее.
– Нам и того хватит. Если попадут, понятно. Что еще плохого?
– Эскадра прикрытия к ним присоединится в Константинополе. Состав пока неизвестен.
Мешков чуть сузил глаза.
– А какой у них ход, вопрос?
– На испытаниях выдали четыре узла. Да, вот интересная особенность: плоское днище.
– Ну, так я тебе без запинки скажу: у них ухудшенная устойчивость на курсе. С точки зрения артиллериста это значит: меткость не та будет на дальних дистанциях, особенно на сильной волне. А вот накоротке они нас уж как разнесут... Содом и Гоморра завидовать будут.
– Что еще скажешь, артиллерист?
– Скажу, что прав был Тихон. Боеприпасами надо грузиться сколько можно и сколько нельзя. И не только нам, 'Херсонесу' тоже.
– Дополнительные этажерки?
– И ящики тоже. Выделить... ну, скажем, шесть матросов. Пока уходят гранаты с этажерок, они перекладывают из ящиков... изначально получаем более плотную загрузку трюма, comprenez-vous [17] ?
– Je comprends parfaitement [18] . Вот еще я думаю: надо возвращать к этому бою всех наших. Всех, кто сейчас на укреплениях.
– И Шёберга? И нижних чинов?
17
в данном контексте: ты понимаешь? (франц.)
18
отлично понимаю (франц.)
– Всех.
Таррот рассчитал правильно. Тучи наполнялись водой все больше; к вечеру дождь мог пойти, а уж ночью он точно должен был пролиться. Но ночью дракон запланировал себе другие дела.
Он вылетел из
Дракон без всякой спешки облетел строй кораблей. Видеть он их не мог; даже драконьим глазам пелена дождя не поддавалась. Но потоки магии жизни чувствовались, осталось лишь отсортировать их по интенсивности. Вот тут и начались трудности.
То ли высота была слишком велика, то ли насыщенность воздуха водой портила дело, но Таррот не смог обоснованно выбрать цель, поскольку был не в состоянии отличить корабли по размеру. Создавалось полное впечатление, что по количеству людей на борту все они одинаковы. Такого, разумеется, быть не могло. Но и водная магия не давала отчетливого приоритета какой-либо цели перед другими. Ветер был слабым, сигнал от волн, разбивающихся о корпуса кораблей, был по интенсивности сравним с шумом от дождя.
В драконьей системе обучения воинов воспитание терпения полагается одним из основных элементов. Дракон мысленно отложил атаку и поднялся на высоту восьми тысяч ярдов, пробив при этом облака. В свете заходящего солнца перспективы изменения погоды были ясны: дождю предстояло литься примерно четыре часа. Это означало, что атака состоится этой же ночью, но позже.
Дракон с теми же предосторожностями вернулся в пещеру. Ему осталось лишь ждать.
У пластунов не особо сильный дождь почитался за союзника. Часовые мерзнут на посту, теряют бдительность, слышимость дурная, видимость и того хуже. Что может быть лучше плохой погоды?
На этот раз хорунжий Неболтай не участвовал в поиске лично. Он поставил задачу подчиненным и был уверен, что те ее выполнят в меру своих сил и умений. Но действительность несколько разошлась с предположениями.
Семаков точно так же оказался обманут в надеждах. Понадеявшись на ловкость подчиненных Тихона, он ожидал рядового или унтера. Эти ожидания продолжали в нем жить, когда прибыл посыльный от пластунов и доложил, что 'господин хорунжий с пленным ожидают'. Но в момент, когда он вошел дом, где размещался пехотный штаб, он увидел французского офицера в чине лейтенанта.
Тихон предупредил вопросы:
– Извиняюсь за своих храбрецов. Чай, не на базаре покупали: кого нашли, того и увязали.
– Да ты что, Тихон, Андропович, - не вполне искренне отвечал моряк, - я не в претензии. Понимаю дело. Что ж, поговорим...
Для француза этот вечер (точнее, ночь) запомнилась кошмаром, в котором не предусматривалось пробуждение в своей кровати.
Для начала во время вечерней прогулки какие-то неизвестные устроили ему землетрясение в голове, которая так и продолжала болеть вплоть до самого утра. Рот офицеру заткнули его же шарфом, который оказался на редкость невкусным. Запомнить удалось немногое: дорога по потрясающе скверной местности (даже по русским меркам), здание с белыми стенами, комната с двумя свечами и некто, кто одеждой и повадками очень напоминал свирепого казака. Впрочем, тот оказался не людоедом. Наоборот, незнакомец, который не взял на себя труд представиться, сначала избавил рот пленника от шарфа, а потом обнаружил некоторое знакомство с французским языком. Выразилось оно в толстом пальце, ткнувшем на стул, и в пожеланиях, произнесенных с ужасающим акцентом: