Дмитрий Донской (1947)

Бородин Сергей Петрович

Мамай как-то спросил его:

— В кого ж перельем мы наше золото?

— Есть в горах яссы, в степях есть черкасы, в пустыне тоурмены, в Кафе есть генуэзцы и во многих окружных областях есть народы и люди, жадные до золота, до добычи, до грабежа. Скажем им, посулим, дадим, они пойдут…

— Охота ли им умирать?

— Каждый надеется, что стрелы летят в грудь соседу.

— А если вонзятся в их грудь?

— Больше нам останется. Мертвые платы не просят.

Пост не препятствует труду. Искусные

плотники ставили новые столбы перед ханским домом Столбы высокие, вырезанные острым резцом бухарских мастеров. Садовники расчищали сады. Пересаживали кусты цветущих роз ближе к дому. Может статься, что и засохнут эти кусты, но не прежде, чем рязанский гость, Олег, пройдет мимо них, иначе засохнут садовники. Мамай готовил свой дом, как ткут ковер, плотно сплетая нить с нитью, чтобы создать прекрасные узоры: хан знал — Олег учен, умен, горд. Он хотел раскрыть перед ним свою утоленную гордость и скрыть под тем ковром свое жадное, голодное сердце, коему одно утоление — Москва.

И Олег пришел в этот сад.

Они разговаривали, словно не лежал между ними пепел Рязани, словно не пасся рязанский скот в ордынских степях, словно не руками новых рабов богатеют татарские воины.

— И вот, — говорил Олег, — известно мне: Дмитрий тебе, хан, враг. И мне враг.

Но Мамай только слушал — пусть князь сам напрашивается: не Мамаю ж кликать себе помощников!

— И тебе лучше, и мне лучше — его сломить.

— А силен ли он?

— Да ведь и мы слабы не будем. Призовем Ягайлу Литовского. Поделим промеж себя Русь. Мне — Москву, Суждаль, Новгород, Ягайле — Смоленск, Псков. Будем тебе дань давать по-старому, как при Батыге давали.

— А сберете ль столько?

— Чего ж не собрать? Русь велика. У Дмитрия хозяйство крепкое. А наши руки глупее, что ль, Дмитриевых? Он у тебя скидку выторговал, а гляди, как озолотел на том! А то б тое золото тебе ж бы шло.

— А на что мне Москва! И золота у меня вдосталь.

— А кто его знает, может, Дмитрий удумает твое золото у тебя отнять?

Брови Мамая колыхнулись, руки сжались.

— Ну нет! — Превозмог себя, сказал спокойно: — Что ж, князь! Готовься, посмотрим.

— Буду готовиться!

— Готовься.

Мамай не только принял дары от Олега, но и сам Олегу отдарил.

Пусть не выносит из Орды обид.

Еще Олег плыл по Волге в Рязань, а уж в Сарае встретили нового гостя.

Тридцать третья глава

МИТРОПОЛИТ

Во вторник 26 июля 1379 года наместник митрополита всея Руси Михаил-Митяй переехал через Оку, направляясь в Царьград к вселенскому патриарху Нилу принять посвящение.

Из разукрашенной отплывающей ладьи он смотрел на высокий коломенский берег. На берегу стояли провожавшие его от Москвы до Коломны великий князь Дмитрий, старейшие

московские бояре, епископы; сияли золотом их облаченья, сияло золото икон в их руках, сияли хоругви над их головами, гудели над Коломной колокола, вставали на горе башни и церкви родной Коломны.

Широким взмахом руки Митяй благословлял их. Высокий, широколицый, он смотрел назад, и ему казалось, что это берег отходит от него. Неожиданно из-за темных башен к белым июльским облакам взлетела, кружась, белая голубиная стая.

Давно ли он на том вот берегу гонял голубей над бревенчатыми теремами? И так же вот сушилось красное и серое белье на шестах в слободе, такие ж стояли бабы на пристани. Но тогда никто не посмотрел на него, а сейчас сам Дмитрий, великий князь, трижды облобызал его щеки, сам большой великокняжеский боярин Юрий Васильевич Кочевин-Олешинский возглавляет Митяеву охрану, три архимандрита, шесть митрополитских бояр, сам московский протопоп Александр, игумны, переводчики, клирошане, всякие слуги и много подвод, груженных казной и ризницей, сопровождали Митяя в Царьград.

И еще вез Митяй с собою две белые хартии, скрепленные печатями Дмитрия, дабы при нужде вписать в них от Дмитриева имени свою волю.

Никому из митрополитов не воздавалась такая честь. Дмитрий, отправляя Митяя, хотел перед всеми показать, что выбор князя тверд и волю великого Московского князя всея Руси следовало уразуметь царьградскому Нилу, патриарху Вселенной.

И вся эта великая честь еще выше подняла голову Митяя. Он смотрел на голубей, благословляя коломенский берег, а казалось, что в небе видится незримый свет и бог благословляет Митяевой рукой Московскую землю, — так стало светло его лицо и слезы текли из глаз.

«Вся моя жизнь вам, московские голуби!»

Несколько недель спустя, уже за пределами Рязанской земли, в ковыльном просторе древних половецких степей Митяя остановили татары:

— Хана Мамая племянник — Тюлюбек болен. Хан просил тебя сотворить молитву над Тюлюбеком.

— Милостью бога Тюлюбек встанет с одра здрав. Ведите, я помолюсь о нем.

Мамай ждал Митяя в Сарае. Его рассердил самоуверенный ответ Митяя. Вечером Мамай говорил с Бернабой. Но Бернаба ответил издалека:

— Дала Орда Москве право собирать со всей Руси для Орды дань?

— Дала. Великому Московскому князю Ивану.

— А он от того стал богат. А став богат, стал силен, — тебе денег недодавал, с князей лишнее брал. Сам на те деньги мечи ковал, а князья под ним хирели. Он крепнул против нас своей властью над русскими князьями. Так?

— Так.

— Он переманил, тот князь, митрополита к себе в Москву И русские попы тоже подпали под Москву. А с тем и все церкви, и все монастыри. Не только эту, а и загробную жизнь взял под себя Московский князь.