Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
6. К счастью для человечества, он лентяй и эгоист. Когда временами на него находит деятельный альтруизм, он становится проклятием человечества.
7. Как все идиоты его сорта, он воображает, что обладает железной волей и несгибаемым характером. В переводе с идиотского языка на нормальный это означает, что каждый встречный можем им вертеть, как захочет.
8. Он ужасно боится своих тётушек и вообще – всех своих родственников. При этом он почти круглосуточно проводит время в их обществе. Хотя запросто мог бы этого избежать.
9. Больше всего на свете он любит разменивать жизнь на всякие пустяки. Или, как выражаются литературные критики, прожигать жизнь. Он прожигает её со знанием дела и чистым, идиотским удовольствием. Как ребёнок, который остался дома один и прожигает пол в спальне с помощью увеличительного
10. Больше всего на свете он любит покупать и надевать на себя дикие, безвкусные, решительно ему не подходящие предметы одежды. Он их просто обожает. Он один видит их в истинном, ослепительном свете. Жаль, ему никогда не позволяют насладиться ими в полной мере.
11. Больше всего на свете он не любит попадать в разные идиотские переделки. Нет нужды говорить, что на протяжении всей своей жизни он только этим и занимается.
12. У него куча друзей, и все они тоже только и делают, что попадают в идиотские истории, а он непременно вмешивается, чтобы довести ситуацию уже до полного, гомерического абсурда. Впрочем, он не уверен, что слово «гомерический» здесь вполне уместно.
13. Он панически боится произносить речи на публике. Понятно, что в этом вопросе судьба его тоже не милует, всё время предоставляя ему случаи показать себя во всей красе на ораторском поприще.
14. Он страстный, беззастенчивый мот и чревоугодник.
15. Он много читал, но решительно ничего из прочитанного не помнит. Зато обожает ввернуть в разговор какую-нибудь искажённую классическую цитату, услышанную от Дживза. Он это делает всегда виртуозно и всегда не к месту.
16. Ни одна неприятность не может вывести его из его дурацкого благодушия больше, чем на полчаса. После того, как его обругают на все корки, заставят понапрасну проездить всю дождливую ночь на разбитом велосипеде, а затем публично высмеют, он уляжется в постель, дрыгнет ногой и в неописуемом умиротворении скажет Дживзу, что всё хорошо.
17. Всё-таки он идиот.
Так вот – если хотите знать… Если, конечно, вы хотите это знать. Одним словом – это просто живой мой портрет. Всё, перечисленное выше, характеризует меня как нельзя более точно. Правда, Берти обладал тремя достоинствами, которыми я не обладаю:
1. Он был богат.
2. Он был искренен и добросердечен.
3. У него был Дживз.
Эти достоинства таковы, что за них можно простить и всё остальное. Увы – простить Вустеру, а не мне, потому что у меня – я повторяю – таких достоинств нет.
А вы? Рассказали бы, что ли, на кого вы похожи? Прямо интересно уже…
2008/01/27 Ария Бизе из оперы Хозе
Всё-таки нехорошо, что Хозе зарезал Кармен. Это глупо и бесчеловечно. И главное, никому же от этого легче не стало, разве что Эскамильо. Но Эскамильо – чёрт с ним, он тореадор, ему так и надо, а вот этих двух жалко. Правда.
Правда, они очень разные – разбойник Хосе-Мария из новеллы Мериме и раздолбай Хозе из оперы Бизе. И мотивы для убийства Кармен у того и другого не совсем одинаковые. У Мериме Хосе полагает, что имеет на неё все права, он всё-таки её муж, её «ром», или как она его там называла? – и это, по его мнению, даёт ему право её судить. И она сама признаёт за ним это право и, несмотря ни на что, отказывается ему подчиниться. И тогда он её убивает. По его логике, у него просто нет другого выхода. Столкновение двух одинаково сильных личностей. Коса на камень. И всё в таком роде. А у Бизе этот бедняга Хозе после того, как она швырнула ему в морду розу, так и таскается за ней, как зачарованный принц или как телёнок на верёвке. Цыганская ведьма заколдовала его, и он ничего не может с этим поделать. И мучается от этого невероятно, и не в радость ему все их котрабандистские забавы, и одного он только желает – избавиться как-нибудь от этого наваждения. И когда она говорит ему,
Правда, почему мы так убеждены, что если мы кого-то любим, то и этот кто-то должен непременно нас любить? Нет, в самом деле. Почему он(а) обязан(а) тебя любить? За что? За то, что ты его (её) любишь? А он(а)-то тут при чём? За то, что ты столько, блин, для него (неё) сделал? Так от этого ты сам в первую очередь получал радость, ты делал это прежде всего потому, что тебе самому так хотелось… Или ты вкладывал свою любовь в надежде на грядущие проценты? Почему человек, сказавший тебе – вчера любил, а сегодня не люблю, и ты мне больше не нужен – почему он непременно негодяй и предатель? Ну, надоел(а) ты ему (ей). Бывает же такое. Ты больше не интересен, ты стал в тягость. Была теплота, была нежность, но всё ушло. Почему – непонятно. Куда – неведомо. Но ушло. Не вернёшь. Не воскресишь. Ну, что поделать. Ну, бывает такое.
Так вот. Имей, чёрт побери, мужество и сострадание. ОСТАВЬ ЕГО (ЕЁ) В ПОКОЕ! Не лезь. Не липни. Не мешай ему (ей) уйти. И не вздумай качать права – у нас нет никаких прав в этой области, мы не имеем права требовать, чтобы нас любили. Любовь – дар, а не чья-то обязанность. Если любят – радуйся. Если не любят – смирись. Хочешь – иди, сражайся за любовь, но помни, что такие битвы никто никогда не выигрывал с помощью нытья, оскорблений и упрёков. И уж тем более – с помощью ножей и прочих радикальных средств. Их вообще очень редко кому удаётся выиграть. И «воскресить умершую любовь» тоже мало кому удаётся – в результате этой гальванизации вместо любви получается Франкенштейн. Тебе это надо? Ах, ты хочешь, чтобы «всё было, как в самом начале», хочешь опять войти в ту тёплую речку с карасиками, в которой купался в младенчестве? Хочешь «выяснить отношения до конца», предварительно замучив и себя, и его (её) до смерти? Хочешь понять, как же он (она) смеет… нет, КАК ЖЕ ОН СМЕЕТ быть счастливым с кем-то другим, спать, есть и кушать бутерброды, пока ты изволишь лезть на стенку в одиночестве и посыпать себя пеплом от сожжённой электронной переписки? Но ты же любишь его (её). Разве ты не хочешь, чтобы ему (ей) было хорошо? Всегда. В любой момент. Даже в тот, когда ты от своей вселенской тоски долезаешь по стене, как Маса, «до верхней розотьки» и попытаешься там сделать себе харакири. Если ты его (её) любишь, ты должен признать его (её) право не любить тебя в ответ. Признать - и ОСТАВИТЬ ЧЕЛОВЕКА В ПОКОЕ! И при этом не лелеять в душе тайной надежды, что вот-вот раскроется дверь, и он (она) вползёт на покаянных четвереньках к тебе в комнату. Не вползёт. Это бессмысленно. Это не нужно вам обоим. Уймись наконец. Даже в мыслях – оставь человека в покое.
Третий час я повторяла это сложное заклинание, лёжа в ванной и доверху укрывшись грубо нарезанной сырой картошкой. Считается, что она уничтожает следы Горестных Рыданий с морды – чистый предрассудок, кстати говоря… Скрипнула дверь, и в ванную зашёл Хозе с лицом, как у Пласидо Доминго, и с бутылкой водки «Пять андалузских озёр». Он сел на краешек ванны, из деликатности глядя в сторону, и стал зубами вытаскивать пробку из бутылки.
— Ну, чего? – хриплым насморочным голосом спросила я из-под картошки. – Зарезал, поди-кося, ирод? – И стала вглядываться в его жилетку, пытаясь обнаружить на ней следы бутафорской крови.
— Кого – её? – грустно усмехнулся Хозе, глотнул из бутылки, закашлялся и закусил сырой картошкой. – Эту-то? Ага, щас. Её, пожалуй, зарежешь. Она сама кого хочешь…
— Не зарезал! – обрадовалась я – Это ты правильно, это ты молодец. Пускай идёт, к кому хочет.
— Пускай, - согласился Хозе, горестно мотая кудрявой бычьей башкой.
— А водку ты лучше не пей, - воодушевилась я.
– Это тоже, знаешь ли, не выход. Сопьёшься, разбойничать не сможешь… Будешь у нас в читальном зале сидеть, Мериме листать трясущимися руками.. Тебе это надо? Вон, вылей лучше в раковину.