Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
_________
Ой, сегодня чего приснилось – это вообще. До сих пор настроение хорошее. Приснилось, что меня ограбили. Причём очень картинно ограбили, как в детском фильме про разбойников. Как будто я еду через лес, почему-то через испанский лес, и почему-то на Сашкиных старых «Жигулях». И вдруг, прямо посреди леса, мотор глохнет. И тут же из-за кустов выскакивают всякие разбойники, очень красивые, как в кино. И грабят меня. Отбирают сумочку, деньги, серёжки Димкины.. ну те, американские, из костей бледнолицых… Кольцо золотое отбирают, которого у меня отродясь не было. Ещё чего-то отбирают, тоже ценное. Паспорт обещают потом прислать по почте. А потом куда-то так же быстро убегают, и моя машина как бы сама собой трогается с места, и я опять еду. И мне ужас, до чего обидно, что я приехала с такими ожиданиями, с такой любовью к Испании, а меня тут сразу
А потом я приезжаю в какую-то деревню, и там какой-то ресторанчик под названием «У Херо Педрильи» - причём это русскими буквами написано, но я понимаю, что здесь, в Испании, в этом названии нет ничего двусмысленного или неприличного, что просто так хозяина ресторана зовут – Херо Педрилья, ничего особенного… И я захожу в этот ресторанчик, а он весь такой стилизованный, под испанскую старину, но почему-то с русскими самоварами и рушниками. И я начинаю жаловаться этому самому Херо, я извиняюсь, Педрилье, что меня ограбили, и всё такое. А он говорит: да это же хорошо, что ограбили! Это же прекрасно даже, что ограбили! Потому что это специальная такая банда, которая называется «Счастливые разбойники». И все здесь, в этих краях, просто мечтают быть этой бандой ограбленными, потому что у тех, кого она грабит, тут же начинается по жизни сумасшедшее везенье. Или финансовое, или в любви, или там ещё какое-нибудь. И обязательно случаются всякие радостные события. Это совершенно точно, можно не сомневаться. Чем больше они у тебя отобрали, тем больше тебе в ближайшем будущем повезёт.
И я не очень сперва в это верю, но он, этот Херо, начинает орать во всю глотку: «Эй, посмотрите-ка все на неё, её ограбили Счастливые Разбойники! И тут же все посетители этого ресторана начинают ко мне подбегать, хлопать меня по плечу и поздравлять. А некоторые, я вижу, прямо всерьёз мне завидуют. И я начинаю понимать, что мне и вправду дико, неправдоподобно повезло. И мне становится так хорошо, что я аж просыпаюсь на радостях. Просыпаюсь – ну, просто сама не своя от счастья! И целый день сегодня хожу? и меня так и подмывает кому-нибудь похвастаться: ребята, меня ограбили Счастливые Разбойники!
А вечером на радостях зашла в тибетский бутик, а там распродажа всякого непальского дерьма, и я накупила себе его видимо-невидимо: и платков, и шарфиков, и юбок каких-то идиотских, и кофточек, и халатов… Сижу и радуюсь безмерно, просто помираю от счастья. Знаешь, как мне всё это идёт? Офигенно! Ты, вообще, замечала, как мне идёт всякое дерьмо?.. Нет, это ещё не само счастье, конечно, само - оно ещё впереди. А это так, прелюдия, но всё равно - так хорошо, ты не представляешь... А ещё я там купила поющую чашу. Сейчас держу её на руке, вожу по ней ступкой и лечу вибрацией вывихнутый палец. Причём, убей, не помню, где и как я его вывихнула. Может тогда, в лесу, когда от разбойников отбивалась?
2007/12/22 дети
Баллада о разбитой чашке. (Из рассказов церковной певчей)
Помнишь, у Гайдара есть такой рассказ «Голубая чашка»? Очень хороший рассказ. Есть, вообще, такая категория чашек, которые только для того и существуют, чтобы портить людям жизнь. Мне кажется, у каждого в детстве была такая чашка, обязательно… Что, у тебя разве не было? Была наверняка. Ой, а у Ваньки моего что было с этой чашкой – это вообще потрясающе. Я до сих пор всё помню, в деталях.
В общем, так. Свекровь нам подарила одну потрясающую японскую чашку, неземной красоты. И вот я как-то раз прихожу домой из церкви, смотрю – чашки нет. Заглядываю в мусорку – так и есть, лежат осколочки… Я – к Ваньке. Ему тогда лет пять было, наверное, не больше. А может, меньше даже. Спрашиваю: твоя работа? А он так выпрямился, брови сдвинул, подбородок вскинул, как на параде, и говорит: моя! Я, говорит, её нарочно, пока бабушка спала, из буфета достал и об пол грохнул. Специально грохнул, говорит, чтобы разбилась. А сам при этом такой гордый и невозмутимый, как самурай… руки сложил на груди и так победительно хмурится. А я стою и не знаю, что с этим наглецом делать. Вроде же сам признался, да? – и отпираться не стал, всё честь по чести. А с другой стороны – нельзя же это так оставлять. Я говорю: зачем ты её разбил, ты можешь объяснить? А он так гордо, с таким достоинством: надо было! Ну, вот что с таким ребёнком делать? Я ему говорю: это хорошо, конечно, что ты честный человек, но всё-таки, как ни крути, ты провинился, и мне тебя придётся наказать. Зоопарк у нас на сегодня отменяется, ничего не поделаешь. Иди к себе в комнату и думай над своим поведением. А он сделал лицо, как у партизана перед дулами фашистских автоматов… он всегда такое лицо делал в таких случаях, просто неподражаемого у него получалось –
Тут приходит Герка, мой двоюродный брат, и спрашивает: ну, что, ведём племянника в зоопарк, или как? Я говорю: увы, говорю. И рассказываю ему про чашку. А Герка говорит: да ты что? Это же я твою чашку разбил! Полез в буфет за сахарницей и зацепил нечаянно! Ты уж меня, говорит, извини. И Ваньку, пожалуйста, амнистируй. Я – к Ваньке. Ты зачем, говорю, наврал про чашку? Это же не ты её разбил! А он, представляешь, в слёзы: нет, это я разбил. Орёт, ногой топает: я разбил, я!.. Вот – сколько времени прошло, а я всё этот случай забыть не могу. Потому что я в такой растерянности была тогда, просто ум за разум заходил. Ну, я же молодая ещё была, и Ванька у меня был тогда один ещё, и ничего-то я, в сущности, про них, про маленьких, не понимала. Говорю Герке: может, ты его просто выгораживаешь? А Герка тоже, представляешь, как маленький, чуть не разревелся. И клянётся и божится, что это он разбил эту трижды проклятую чашку. В общем, я так тогда и осталась в недоумении. Не помню, пошли мы в конце концов в зоопарк или нет, но помню, что эта чашечная проблема как-то у меня в голове засела. Я даже потом отцу Василию говорю: может, у Ваньки что-то с психикой не то? Может, у него комплекс вины и он подсознательно хочет быть наказанным? А отец Василий только вздохнул и велел оставить ребёнка в покое и никогда больше об этой самой чашке не упоминать.
А недавно я чего-то про этот случай вспомнила – и нарушила запрет. Ванька-то уже большой… я думаю – ну, можно уже спросить. И говорю ему: слушай, а помнишь ту чашку японскую? Скажи хоть сейчас – ты её разбил или не ты? Ванька задумался так, застеснялся, а потом говорит: не я, говорит. Это дядя Гера её разбил. Я говорю: так чего ж ты на себя напраслину возводил, да ещё с таким жаром? А Ванька говорит: потому, что я эту чашку ненавидел с младенчества. И всё время мечтал её расколотить. Но жутко боялся. А эта чашка была непростая, между прочим. Там на ней были драконы и ещё какая-то муть, а если приподнять и посмотреть на свет, то на донышке проступало женское лицо. Такое тонкое, странное, как будто тушью нарисованное. Да ты знаешь такие чашки, у тебя же, по-моему, целый сервиз такой есть… И вот этого-то самого лица бедный мой ребёнок ЖУТКО БОЯЛСЯ. А оно правда так странно там проступало, немножко даже страшновато, как из тумана.. и выражение у него было не то чтобы очень к себе располагающее… Совсем даже не располагающее, откровенно говоря. И Ванька, представь себе, думал, что в этой чашке живёт злой колдун. Как джинн - в лампе, только этот – в чашке. Живёт и всем нам пакостит потихоньку. И Ванька, оказывается, всё время мечтал о том, чтобы эту чашку разбить и колдуна уничтожить. Но боялся. Не наказания за разбитую чашку боялся, а мести колдуна. И когда Герка чашку раскокал, и ничего не случилось, Ванька так обрадовался.. . А тут я со своими наездами: кто разбил? ты разбил? Ванька и сказал: я.
Понимаешь, он так хотел её разбить… Так хотел, что не удержался и присвоил себе чужой подвиг! И потом очень этого стыдился. Стыдился, что НЕ ОН РАЗБИЛ, понимаешь? Что струсил и побоялся выполнить эту миссию… Бедный мой Парцифаль! А я-то его чуть к психологам не потащила….
2007/12/24 Ночь почти перед Рождеством
Позавчера я шла через улицу. Я не знала, что это за улица, и не знала, что это – день или ночь, и что это за время года, и время года ли вообще. В рыхлой слякотной темноте обречённо перемигивались мокрые гирлянды, и всё кругом нежно булькало, чавкало, вздыхало и заливалось дождём, слезами и жирной грязью. А через пару дней где-то должно было случиться Рождество, и мне вяло, сквозь головную боль, насморк и ощущение непреходящей сырости в ботинках, хотелось всё-таки хоть мельком, хоть одним глазком посмотреть на то место, где оно должно было наступить.
Ведь где-то оно должно наступить, ёлки-палки? Понятно, что не здесь, но где-то далеко, куда под страхом смертной казни не пускают циклоны, где мирные пряничные домики утопают по самые наличники в чистом, выстиранном и накрахмаленном до хруста снегу; где сквозь морозную дымку и сосновые ветки льётся запах яблочных пирогов и жареных гусей; где с первым ударом рождественских колоколов вода в промороженных колодцах превращается в тёплый глинтвейн, а звёзды сами собой сваливаются с неба и, ошалев, начинают танцевать и кувыркаться в ближайшем ельнике… Там-то оно просто не может не наступить!