Дневник библиотекаря Хильдегарт
Шрифт:
Под вечер в воскресенье островитянки сидят на скамейке у колодца, отмахиваются от мошкары и поют. Младшая затягивает концы платка потуже, берётся рукой за щеку, как при зубной боли, и начинает:
В низенькой светёлке Огонёк горит,
Молодая пря-аха Под окном сидит.
Молода, красива, Карие глаза,
По плечам развита Русая коса.
Русая
Ты о чём мечтаешь,
Девица-краса?
И дребезжащий весёлый хор мстительно подхватывает:
Пряха моя, пряха,
Зна-ай себе, пряди,
На мущин лукавых
Зорько не гляди.
Все мущины – черти,
Сперва только льстят,
Потом изменяют,
Любить не хотят!
Я тем временем, как образцовый тимуровец, наполняю островитянкам кадку колодезной водой и под звон вёдер и собственное кряхтение слушаю мрачные пророчества в адрес девушки, если она не послушается мудрых предостережений.
Он красотку-пряху
В Петембурх возьмёт,
Для красотки-пряхи
Бел этаж наймёт.
Он её научит
Танцам и балам.
И из пряхи выйдет
Хоть куда мадам…
Между прочим, с этой кадкой и колодцем надо быть осторожным. Один раз я случайно вылила воду мимо, на камень у колодезной стены. Боже! Какая же была после этого буря! С ливнем, градом и почти непрестанными грозовыми раскатами. А ветер был такой, что выкорчевал и повалил одну из яблонь в саду у вездесущей Лександровны. Хорошо, что она не догадалась, из-за кого случился весь этот сыр-бор.
2006/12/10 дети
Перед началом мессы, среди сдержанной толкотни, шорохов и всхлипываний возле исповедальни, трое серьёзных мальчиков запускают в уголке синего заводного тарантула размером со среднего ёжика. Тарантул вздрагивает, вертится на месте и мелкими, вкрадчивыми шажками начинает танцевать на полу тарантеллу. Дети следят за ним, сидя вокруг на корточках и прерывисто вздыхая от восхищения.
Проходящий мимо озабоченной походкой священник резко тормозит, затем тоже присаживается на корточки и с не меньшим восхищением наблюдает за пируэтами вошедшего в раж паука. Дети сидят рядом с ним, и все четверо одинаково вытягивают шеи, хмыкают и цокают языками. Наконец священник спохватывается, смотрит на часы, вскакивает и озабоченной походкой удаляется в сакристию. Пауку становится неловко, он в последний раз поворачивается и боком-боком, делая вид, что всё в порядке, уходит под чью-то скамейку.
2006/12/12
Прежде
Просыпаясь тёмным утром и цепляясь обеими руками за ускользающие остатки сна, надо чётко, по пунктам, расписать себе мысленно, что ты должен этим утром сделать. А именно:
выбраться из-под одеяла
пообещать что-нибудь Всевышнему с тайной надеждой, что Он замотается с дневными делами и забудет проверить, как ты выполнил обещания
выползти на кухню
достать из буфета коробку с пирожными
открыть её
раскрошить пирожные ступкой и безжалостно высыпать за окно голубям
принять холодный душ
разлюбить любимого человека
надеть красный спортивный костюм
завесить чёрным чехлом молчащий телевизор
протереть чистой тряпочкой портрет Бомарше
выбежать в утренний сквер и тяжело бегать по дорожкам, поднимая пыль и топча серые невесомые листья
да! – и познать самое себя!
Как же я забыла? Это последнее следует сделать в первую очередь. Много времени это, как правило, не занимает. Это можно сделать, поливая вчерашним чаем кактус и с сомнением глядя на двери ванной, за которыми льётся в пустоту холодный душ. А управившись с самопознанием, можно выйти в беспросветный утренний сквер
сесть на пыльную скамейку
и, запихивая в рот пирожные, вздыхать и слушать декабрьских соловьёв
наслаждаясь тёплой утренней сыростью и своей неразделённой любовью
рядом сядет насупленный мужик
с тяжёлой челюстью и бритым затылком
и станет слушать Вивальди на своём сотовом, покачивая в такт головой
а над нами, где-то там, за толщей дождевой мглы
будут нестерпимо сиять белые звёзды
а на свежем декабрьском газоне
посреди опят и расцветающих одуванчиков
пожилой китаец из дома напротив
будет выгуливать жёлтого хозяйского дракончика
с радужным гребнем через всю спину
2006/12/13
В одном из швабских монастырей жил послушник по имени Вальтарий. Был он молод, благочестив и добросердечен, но имел пагубную привычку размышлять над смыслом воскресных проповедей. Эта-то привычка чуть его и не погубила.
Однажды во время проповеди отец настоятель рассказал притчу о некоем заносчивом брате, который усомнился в правдивости слов Апостола о том, что для Бога тысяча лет всё равно, что один день, а один день – всё равно, что тысяча лет. За это Бог наказал его – наслал на него чудесный сон, после которого тот не смог узнать ни местности, ни собственной обители, ни её обитателей. Оказалось, что он проспал таким образом триста лет, которые пролетели для него, как один час. Разумеется, догадавшись об этом, злосчастный брат тут же умер от старости и огорчения.