Дневник эфемерной жизни (с иллюстрациями)

хаха Митицуна-но

Я тоже думаюО той заставеВ горах Афусака.Когда названье это слышу,От слез не просыхают рукава.

Пока я была озабочена такими думами, пришел к завершению год.

В третью луну, как раз, когда Канэиэ приехал ко мне, он внезапно заболел, и я, уязвленная его жестокими страданиями, принялась очень заботливо за ним ухаживать.

— Мне очень хочется остаться здесь, —

говорил Канэиэ, — но, что бы я ни делал, я обязательно буду доставлять тебе большие неудобства, поэтому я лучше уеду отсюда. Ты не думай, что я такой черствый. Все это случилось так неожиданно, и у меня сейчас такое чувство, что больше мне не жить. Это очень горько. Ах, как это печально, что вот я умру, а ты совсем не будешь меня вспоминать.

Видя, как он при этих словах плачет, я совсем перестала что-либо понимать и тоже залилась слезами.

— He плачь, — говорил он, — это только увеличивает мои страдания. Что меня действительно удручает, так это то, что мы разлучимся так неожиданно. Как ты собираешься жить дальше? В одиночестве ведь не останешься. А если так, не выходи за другого до тех пор, пока длится по мне траур. Если я даже не умру и буду жить, думаю, что теперь навестил тебя в последний раз. Даже если останусь жить, сюда больше не приеду. Пока я находился в расцвете сил, то думал во что бы то ни стало все наладить, а если теперь умру, — это, видимо, и будет концом наших с тобою встреч, — так он говорил, лежа в постели, и горько плакал.

Потом Канэиэ подозвал тех из моих людей, которые были в доме, и сказал:

— Видите ли вы, какие чувства я испытываю к вашей госпоже? Если теперь я уеду, то думаю, что умру, и мы с нею не предстанем друг перед другом лицом к лицу — думать об этом невыносимо.

Все плакали. Сама я и вовсе не могла ничего сказать, только заливалась слезами.

Пока все это происходило, самочувствие больного становилось все тяжелее. Потом объявили, что за ним подан экипаж, помогли сесть в него, и, опираясь на спутников, Канэиэ отправился в путь. Обернувшись, он пристально смотрел на меня и выглядел очень печальным. Обо мне, оставшейся на месте, нечего и говорить.

Мой старший брат обратился ко мне, утешая: — Отчего ты такая несчастная? Что особенного происходит? Я ведь буду помогать ему. — Сел в экипаж и обнял Канэиэ руками.

Мое беспокойство не выразишь словами. По два-три раза в день я писала больному письма. Правда, я думала о том, что некоторым это могло быть неприятно, но что тут поделаешь? Ответы для меня там велено было писать одной из пожилых служанок: «Он приказал лишь написать, что не дает о себе вестей сам из-за плохого самочувствия». Я только слышала, что Канэиэ чувствует себя гораздо слабее, чем раньше, но сама не могла за ним присматривать и все сокрушалась, думая, что же мне делать. Так прошло более десяти дней.

Благодаря чтению сутр и проведению буддийских обрядов здоровье Канэиэ стало понемногу улучшаться и, наконец, как я и надеялась, он ответил мне собственноручно. «Болезнь была необыкновенно долгая, проходили дни,

когда я не вставал с постели, но более всего меня беспокоит, что я доставил тебе очень много волнений», — писал он мелким почерком, видимо, когда никого не было рядом. «Поскольку теперь я нахожусь в твердой памяти, — говорилось дальше в письме, — когда наступит вечер, навести меня — на глазах у людей это делать неудобно. Ведь со дня нашей последней встречи прошло столько времени!»

Я было стала раздумывать, что про меня подумают люди, но сомнения посещали меня до тех пор, пока о том же самом он не написал повторно. Тогда я подумала, что ничего не поделаешь, и распорядилась:

— Экипаж, пожалуйста!

Очень заботливо мне была приготовлена комната, отделенная от спальни коридором, а сам Канэиэ ожидал меня, лежа на веранде… Я погасила светильник, горевший на экипаже, сошла на землю и в полной темноте, не зная даже, где вход, бормотала только: «Ой, кажется, здесь..» — и тут меня взяли за руку и проводили.

— Почему тебя так долго не было? — спросил Канэиэ, и мы с ним стали тихонько разговаривать обо всем, что происходило за эти дни, пока он не произнес громко:

— Зажгите светильники! Уже темно. — А мне сказал: — Ты ни о чем не беспокойся. — И велел поставить светильники за ширмой, так что они стали слабо освещать комнату.

— Я еще не ем рыбы и другого скоромного, но я подумал о том, что если мы с тобой сегодня встретимся, то поедим вместе. Ага, вот оно! — с этими словами он пододвинул к нам тележку с кушаньями. Когда мы немного поели, пришел буддийский наставник — тьма к этому времени сгустилась — и они стали заниматься целительными заклинаниями и выполнять магические телодвижения.

— Теперь отдохните. Сегодня мне легче, чем обычно, — заявил Канэиэ, и наставник в добродетели, сказав:

— На этом позвольте откланяться, — ушел. И вот уже стало светать, когда я сказала:

— Позови служанку.

— Что? — остановил он меня. — Да ведь совсем темно! Побудь еще…

А когда рассвело, позвал мужскую прислугу, велел открыть ставни и посмотрел в окно.

— Взгляни, — обратился ко мне Канэиэ, — как хорошо здесь растет трава.

Когда я выглянула наружу, то сразу заторопилась:

— Время уже настало очень неподходящее!

— Что такое? Сейчас прибудет завтрак! — откликнулся Канэиэ, так как наступало уже полуденное время. — Пожалуй, я обратно поеду с тобой. Еще раз тебе, наверное, нельзя приезжать.

— Что подумают люди даже о том, что я приехала сюда теперь? А если увидят, что ты провожаешь меня, будет, я думаю, еще хуже.

— Тогда вызывай людей и экипаж, — согласился Канэиэ, и когда экипаж был подан, он, шагая явно с трудом, проводил меня до того места, где мне нужно было садиться. Смотреть на него было очень трогательно.

— Когда ты сможешь выезжать? — спросила я, заливаясь слезами.

— Я очень тревожусь о тебе, так что приеду завтра или послезавтра, — ответил он, и вид у него был обеспокоенный. Экипаж немного подали назад, и проследив, как запрягали вола, я продолжала смотреть на Канэиэ. Он вернулся в комнату и смотрел на меня оттуда, и пока упряжку выводили из ворот, я тоже, помимо воли, все время оборачивалась и внимательно вглядывалась в него.

И вот около полудня пришло письмо. Там было написано обо всякой всячине: