Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
– Тихо, не разбуди хозяев.
Я волновался. В домике были сени и две комнатки - одна хозяйская, другая для квартирантов. В сени я уже не входил - левитировал!
Посреди комнатушки стоял маленький столик. У стены кровать подруги. Рядом - русская печь, на противоположной стене - небольшого размера иконка. Под окном Наталкина широкая, удобная лежанка. Сели, поцеловались. Она взяла мою руку и положила себе на пышущую жаром грудь. У меня закружилась голова, и по всему телу пробежали мурашки.
– Сними сапоги и ложись, - шепнула Наталка.
Пока я снимал сапоги, она быстро разделась. Блик луны
Нам оставалась еще одна неделя поработать на благо Страны Советов. Всю эту неделю в каждый обеденный перерыв, по-быстрому проглотив борщ, свинину и компот, мы с Наталкой убегали в заросли кукурузы. Вечером после танцев уединялись где-нибудь на лоне природы.
Через неделю студенты катили во Львов в общем вагоне. Ехать - чуть больше ночи. По дороге втихаря пили самогон, ели яйца с помидорами и огурцами, пели песни. Наконец все успокоились, устроились на ночлег. Мы с Наталкой ворковали на нижней полке.
– Давай тихонько ляжем, - предложил я.
– Ой, что ты! Я боюсь!
– Не бойся, все уже спят.
Мы легли. Сапоги на всякий случай не снял, что оказалось большой ошибкой. Буквально через несколько минут наш завуч, гроза студентов - высокий, седовласый, строгий мужчина, проходил мимо, то ли проверяя вагон, то ли направляясь в туалет. Увидел мои шевелящиеся сапоги.
– Що це таке?!
– раздался на весь вагон его громовой голос.
– Я бы с жинкою соби таке не дозволыв! Молокососы!
Я сел. Наталка накрыла подушкой голову.
– Як фамилия?
– указывая пальцем на Наталку, гремел завуч.
Я молчал. Вагон проснулся. Смех и шум стоял неимоверный.
– Ну ничого! Прыидэмо - разберемось, а ты, Шик, швыдко ступай на свое мисце!
– приказал завуч.
В первый день занятий на доске объявлений висело две бумажки. На одной - сообщение о том, что Эдуарду Шику объявляется выговор за аморальное поведение с занесением в личное дело. Рядом на другой - список тех, кому объявляется благодарность за хорошую работу, и я в этом списке.
Никакие чувства к Наталке не вспыхнули, мне просто само действо как-то сразу понравилось! Приехав домой, еще немного повстречались, и спустя некоторое время она закрутила с молодым преподавателем. Мне уже было безразлично.
Поймал судьбу
Любовь - как дерево; она вырастает сама собой, пускает глубоко корни во все наше существо и нередко продолжает зеленеть и цвести даже на развалинах нашего сердца.
(Гюго В.)
Октябрь был, как всегда, дождливым. Дни становились все прохладнее. В плаще, с баяном за плечом я торопился на урок к Бурындину, в общежитие, где находились небольшие классы для занятий.
Сначала я услышал, потом увидел ее - громко верещавшую, оседлавшую отполированные временем вившиеся спиралью деревянные перила. Девчонка неслась с четвертого этажа, расставив руки для
– Ты чего?
– и убежала, громко смеясь. Ей было пятнадцать.
Влюбился я с первого взгляда, с первого прикосновения. Следующим утром меня в училище будить не надо было. Быстро одевшись и на ходу глотая завтрак, я помчался в училище. На первой же перемене увидев ее, я подошел. Она узнала меня и улыбнулась.
– Ну ты даешь! Здорово у тебя получилось!
– с восхищением произнес я.
– Научи меня.
– Сам научишься, - девчонка бросила озорной взгляд, кокетливо улыбнулась и убежала.
На каждой переменке я подходил к ней, пытался разговорить, рассказывал что-нибудь смешное и чувствовал, что ей становится интересно. Как-то встал так, чтобы меня не видела, наблюдая за стайкой девчат, с которыми она о чем-то щебетала. Я хотел увидеть, будет ли она глазами искать меня. Сердце радостно забилось - она искала!
Я стал провожать ее после занятий. Мы болтали и много смеялись. Я смотрел на ее карие глаза, на красивые, с приятным изгибом чувственные и в то же время по-детски пухленькие губы. Влюблен по уши!
Жила Ира в общежитии. Приехала из небольшого поселка Ходорив, в двух часах езды поездом от Львова. Там она танцевала в кружке народного танца и, соответственно, поступила на хореографический факультет училища.
Каждый день я провожал Иру до общежития. Настал конец декабря. До нового, 1962 года оставалась всего пара дней. Мы еще не целовались и за руки не держались. Нам было хорошо и весело. Мама не понимала, что это со мной происходит. На занятия будить не надо. Я с нетерпением ждал каждого утра. За два дня до Нового года Ира спросила, хотел бы я встречать праздник с ней, у друзей на квартире. Еще бы!
Последний день уходящего года выдался холодным, но не ветреным. Пушистый снежок весело поблескивал, припудрив дороги. Компания собралась большая. Сели провожать старый год. Ирин однокурсник Алик, уже отслуживший в армии, налил нам по полной пузатой рюмке водки.
К алкоголю я был и есть в силу нашей семейной генетики равнодушен, но рюмку выпил. Ира свою рюмашку осушила одним глотком. В двенадцать часов под бой курантов я выпил еще одну, Ира махнула еще одну пузатую. Чуть позже еще две. Немного потанцевали под радиолу и спустились вниз в подъезд. Я был в брюках и белой рубахе. Она в ситцевом розовом коротеньком платьице. Я обнял ее и поцеловал.
– Я люблю тебя!
– сказал я страстно.
– И я тебя, - шепнула тихонько Ира.
Постояли немного. Оба дрожали от возбуждения и от холода. Потом поднялись в квартиру. Весь оставшийся вечер мы никого не замечали.
С этого дня все возможное время проводили вместе. Я провожал ее до общежития, бежал домой немного позаниматься и вновь бежал к ней. Мы вдвоем облазили все парки города, благо их во Львове много. Всегда можно найти укромные скамеечки и целоваться до одури. В одиннадцать двери общежития закрывались, и мы вынуждены были возвращаться. С нетерпением я ждал завтра.