Дневник лабуха длиною в жизнь
Шрифт:
– Ну шо, Эдуард, давай "Ничь яка мисячна".
Орал он громко, нечисто и был очень доволен собой.
Я обдумывал варианты мести: "Игорь будет первый. Подожду его у брамы и засажу нож в бочину". Прокрутился черно-белый фильмец с этим эпизодом. От эпизода стало жутковато. Не мог я первым кому-либо причинить физическую боль, хоть и поучал Вовка Борчанов: "Всегда бей первый, а то шанса может не быть". А тут засадить нож, да еще в бочину! "С Ирой будет гораздо сложней. Нам нужно объясниться, я должен услышать ее слова. Конечно же, будут слезы. Что мне делать с ней? Зарезать - не могу! Устроить отелловский
Служба шла своим чередом: сутки на вышке, сутки различных занятий, стрельба, иногда рытье окопов, обязательный политчас.
Апрель. Теплело. Там и сям вокруг зоны между холмиками грязного снега черными нотами копошились вороны. Лейтенант объявил, что мы завтра идем на поле учиться рыть окопы из позиции лежа. Утром сержант уложил нас по полю, каждого с саперной лопатой, и скомандовал:
– Начинай!
Рядом со мной лежал сельский паренек Петро - копал, как крот. Стало моросить. Я ковырял мокрую землю. По лицу текло. Сержант с лейтенантом курили поодаль.
– Петро!
– позвал я тихо.
– Чого?
– Слухай! Я дам тоби пачку "Авроры", а ты лягай на мое мисце и копай дали. Ну шо?
Петро долго не думал:
– Давай! Повзы на мое мисце!
Быстренько переползли. Можно расслабиться и закурить. Многим еще копать да копать, я пока подумаю.
Военный оркестр
Через несколько дней к нам приехал капитан Сокол и сообщил, что дальнейшее прохождение службы я буду проходить при полковом оркестре. Меня перевели на улицу Пушкинскую в духовой оркестр, находившийся в одном здании со штабом полка. Там же была рота обеспечения и взвод связистов. В мои обязанности входило играть на альте и заодно заниматься художественной самодеятельностью полка. Три трамвайных остановки от дома! Мечта!
Оркестром, состоящим из сверхсрочников, руководил майор Глазунов. В мои внемузыкальные обязанности входило мытье полов в оркестровой, в коридоре, в кабинете майора и натирание их мастикой. В оркестровой стояла двухъярусная кровать. Внизу спал бесквартирный сверхсрочник по фамилии Ших, он играл на большом барабане.
Мне бы радоваться, что больше на вышке не стоять, окопы не рыть, до дома близко - да в сердце грусть затаилась. Сцена их объятий не раз прокручивалась перед моим внутренним взором.
Предстоял первомайский концерт, надо было поработать. Служил со мной еще один мой хороший товарищ Игорь Жыхович, все его знали как Марата, и, как многие мои украинские друзья, рос он без отца. Марат не играл с нами в футбол, а серьезно занимался в кружке народного танца, и из него вышел хороший танцор. Был у него очень впечатляющий сольный выход "присядка" (на Украине "ползунец"). В положении "приседание" он поочередно в быстром темпе выкидывал перед собой ноги. Во время исполнения номера ему ставили на голову стакан с водой, и Марат умудрялся не пролить ни грамма! С этим номером он всегда снимал аплодисменты. Хор, пара певцов, инструментальный квартет, Марат подготовил сольный танец - концерт удался.
Довольный капитан Сокол попросил майора Глазунова отпустить меня на пару
Объяснение
Был светлый, теплый майский день. На улицах - следы первомайского парада. Там и сям мелькали люди с нарушенной координацией. Из окон доносилось хоровое пение. Праздник шлялся по городу.
Я не знал, как мне с Ирой говорить. Убивать ее давно уже расхотелось. Этого козла, конечно же, проучу, но что мне делать, когда приду домой?
Дойдя до дома... прошел мимо. Медленно плелся по центру в направлении Оперного театра. Тоскливым, горячечным взглядом смотрел я на веселых людей. Зашел в гастроном, купил бутылку вина. В ближайшем подъезде откупорил и всю выпил! Не прошло и трех секунд, как "Портвейн Таврический" извергся. Успел согнуться и робу солдатскую не испачкал. Стало плохо во всех отношениях. Решил посидеть в подъезде. В голове сольфеджировал: "Смейтесь, паяцы, над разбитой любовью".
Когда засыпаешь с ее фотографией под подушкой, а просыпаясь, первые мысли о ней - состояние, о котором один известный писатель говорил: "Это или причина твоего счастья, или причина твоей боли".
Не помню, сколько прошло времени. Когда стало темнеть, пошел домой. Дверь открыла Ира, бросилась на шею, прижалась... Я размяк. "А может, всего этого не было? А как же письмо?"
Все были дома. Виталька прыгнул ко мне на руки, и тут нахлынули на меня отцовские чувства - сына воспринимал скорее как младшего братика. Ему уже был год и два месяца, он хорошо бегал и что-то лепетал на своем языке. Мама раздавала команды:
– Лёня, выбрось мусор! Гриша, нарежь колбасу! Эдик, снимай портянки, постираю! Ира, начисти картошку!
Пока все были заняты, я поиграл с сынишкой. Реактивная мама довольно быстро накрыла стол. С большим удовольствием съел свое любимое блюдо - жаренную картошку с (любой) колбасой. Ира молчала, нервно теребя скатерть, что не скрылось от моего взгляда.
– Мама, мы пойдем пройдемся.
– Идите, идите только смотри, не опоздай в часть!
Мы вышли на улицу в теплый, ласковый вечер.
– Пойдем в Стрийский парк?
– тихо предложил я.
– Хорошо, - покорно ответила Ира.
"Может, вину свою чувствует?" Мы молча шли, не держась за руки. В парке я купил по эскимо. Здесь мы провели немало счастливых часов. В окруженном плакучими ивами пруде жили два лебедя - черный и белый. Постояли у пруда. К сожалению, гуляющих все еще было много, но мы нашли более или менее уединенную скамью.
Подрагивая легкой дрожью, я нежно приподнял лицо Иры за подбородок и повернул к себе:
– Ира! Я хочу, чтобы ты мне все честно рассказала!
– Ты о чем?
– встрепенулась она, округлив свои карие невинные глазята.
Продолжая держать за подбородок, глядя в упор, сжав зубы, я произнес:
– У тебя еще есть возможность рассказать мне о том, что произошло!
– Ничего не произошло! Ты о чем?!
– дернула она головой.
– Ну хорошо! Тогда слушай!
Закурив, я повернул к ней голову и начал пересказ ее неотправленного письма, которое помнил, как дьякон "Отче наш". Она молча слушала, смотрела перед собой, все больше вжимаясь в скамью.