Дневник Марии Башкирцевой
Шрифт:
Я ушла из павильона при чудном лунном свете, освещавшем мои розы и магнолии…
Этот бедный сад всегда вызывает во мне печальные мысли и страшную досаду.
Я вернулась к себе с мокрыми глазами и грустная, очень грустная.
Суббота, 2-го декабря. При вспоминании о Риме я почти лишаюсь чувств… Но я не хочу возвращаться туда. Мы поедем в Париж…
О, Рим! Почему не могу я вновь его увидеть или умереть здесь! Я задерживаю дыхание и вытягиваюсь, как будто хочу дотянуться
Воскресенье, 3-го декабря. Взамен всяких развлечений наблюдаю небо. Вчера оно было чисто, и луна сияла, словно бледное солнце. Сегодня вечером оно покрыто черными тучами, кое-где прорванными, так что видны светлые и блестящие части вчерашнего неба… Я делаю эти наблюдения, когда перехожу через сад из павильона к себе. В Париже нельзя иметь этого воздуха, этой зелени и душистого дождя, какой был сегодня.
Четверг, 7-го декабря. Мелкие домашние неприятности изводят меня. Я погружаюсь в серьезное чтение и с отчаянием вижу, как мало я знаю. Мне кажется, что я никогда не буду знать все это. Я завидую ученым — желтым, сухим и противным. У меня лихорадочная потребность учиться, а руководить мною некому.
Понедельник, 11-го декабря. С каждым днем я все более увлекаюсь живописью. Я не выходила целый день, я занималась музыкой, и это подняло мой дух и сердце.
Нужно было два часа разговора о русской истории с дедушкой, чтобы привести меня в обычное состояние духа. Я терпеть не могу быть такой чувствительной… В молодой девушке это состояние близко… ко многому… провинциальному… Дедушка — живая энциклопедия.
Я знаю человека, который меня любит, понимает, жалеет, полагает жизнь на то, чтобы сделать меня счастливою, который готов для меня на все и который никогда не изменит мне, хотя и изменял прежде. И этот человек — я сама.
Не будем ничего ждать от людей; от них мы получаем только обманутые надежды и горести.
Но будем твердо верить в Бога и в свои силы. И, право, раз мы честолюбивы, оправдаем же чем-нибудь наше честолюбие.
Понедельник, 18-го декабря. «Я в отеле Люксембург с моими сестрами, если можешь, приезжай сейчас-же».
По совету моих матерей, ровно в час, я отправляюсь по этому приглашению и прежде, чем выйти, я спрашиваю себя опять, прилично ли это? Вместо всякого ответа, тетя Елена и мой злополучный отец подошли к моей карете и нежно увели меня к себе.
Сан-Ремо. Суббота, 23 декабря. Если я увезу моего отца? Он согласен, но вместе; с мамой и на два дня. Ожидая маму, — которой я телеграфировала, я провожу несколько часов в вилле Рокка у княгини Эристовой. Моя тетя Романова, это героическое существо, остается, одна скучать в отеле. Она, конечно, не хочет смешиваться с людьми, которых я часто посещаю. Но посмотрите, какую роль играет эта женщина из-за моего каприза? Я ее обожаю.
Понедельник, 25-го
Это приятное состояние было прервано остановкой поезда вследствие повреждения пути. Надо было выйти, взять свой багаж и идти несколько минут навстречу поезда, который приехал за нами. Все это происходило при колеблющемся свете факелов, и на темном фоне, при яростном шуме морского прилива было весьма живописно.
Этот случай заставил нас начать разговор с нашими спутниками, из которых один был военный. Они несли наши вещи и поддерживали нас самих во время этого трудного перехода. Офицер был довольно образованный и интеллигентный человек. К его удивлению, я вела серьезный и даже необычайный разговор — о политике.
С утра я была у окна, чтобы ни на минуту не терять из виду Римскую Кампанью.
Зачем не умею я высказать все то прекрасное, что она мне внушает и что так многие уже столько раз и так прекрасно высказали!
Я так занялась узнаванием мест!.. Начало нашего поезда уже было под стеклянной крышей станции, а я все еще искала крышу San Giovani de Laterano.
Мы остановились в том-же отеле, в том же помещении. Я взошла на лестницу и оперлась на шар в углу перил, как опиралась на него в другой памятный вечер.
Я взглянула с досадой на выходную дверь и заняла комнату, обитую красным дама, поверите ли? с мыслью о Пьетро.
1877
Ницца. Среда, 17 января. Когда же я узнаю, наконец, что такое эта любовь, о которой так много говорят?
Я бы любила А… но я его презираю. Ребенком я любила до экзальтации герцога Г… Я любила его за богатство, знатность, за его эксцентричность и благодаря моему воображению, не знавшему границ.
Вторник, 24 января. Вчера вечером у меня был припадок отчаяния, доходивший до стонов и побудивший меня потопить в море столовые часы. Дина побежала за мною, опасаясь какого-нибудь мрачного намерения, но дело касалось одних только часов. Эти часы были бронзовые с изображением Павла без Виргинии, удившим в хорошенькой шляпе. Дина пришла ко мне; часы, кажется, очень забавляют ее; я также много смеялась.
Бедные часы!
К нам приехала княгиня Суворова.
Четверг, 1 февраля. Наши дамы собирались ехать в Монако, чтобы проиграть приятным образом несколько презренных сотен франков. Я отговорила их, сказав исполненную горечи речь, и мы с мамой отправились с визитом к графине Б… которая так любезна и у которой мы давно не были, словно какие-нибудь невежи.
В «Theatre-Francais» Агарь из «Comedie-Francaise» дает представления. Я видела «Горациев». Слово Рим двадцать раз раздалось в моих ушах, прозвучав, прекрасно, чудесно.