Дневник мотылька
Шрифт:
2 апреля
Сегодня утром я не удержалась и ввязалась в спор с одной из учениц дневного отделения. В один из тех ужасных споров, где оппонент тебя даже не слушает.
Мы с группой девчонок стояли под дверью математического кабинета и ждали, пока миссис Хатчинсон позовет нас, как вдруг Меган Монтгомери сказала:
— А я считаю, что пора там все разбомбить, к чертовой матери. Мы можем снести Ханой до основания за пару дней.
Меган вроде бы ни к кому конкретно не обращалась, но не исключено, что ее ремарка была адресована именно мне. Как я могла смолчать?
— Как можно такое говорить? Столько невинных людей погибнут, — сказала я.
— Или мы их, или они нас. Думаю, выбрать нетрудно. Разбомбим их, отправим в каменный век, а потом выведем
— Ты просто повторяешь за своими родителями.
— А ты? Твои родители-коммуняки… или мать. Небось она сейчас идет маршем протеста?
Меган засмеялась собственной шутке, и я видела, что остальные девчонки тоже едва сдерживаются, чтобы не прыснуть.
Меня бросило в жар. Нет, не со стыда — от злости.
— По крайней мере, моя мать, моя «коммуняка-мать», ненавидит убийц. Каково это — хотеть смерти другого человека, а?
Мой голос взвился, и девчонки отступили от меня. В эту минуту отворилась дверь и оттуда высунулась седая голова миссис Хатчинсон:
— Что за шум, девушки?
Все поспешили в класс, только бы подальше от меня, а я осталась в коридоре, пытаясь успокоиться, но никак не могла забыть Меган и ее самодовольную ухмылку.
Мне стоило бы посочувствовать тому, кто не умеет думать самостоятельно и только перепевает всякую чушь, усвоенную от родителей. Для этой Меган взрыв бомбы так же нереален, как для меня самосожжение буддийского монаха [21] . Я видела, как прозрачные языки пламени подкрались к его одеждам и внезапно взметнулись вверх, в воздух. Тело рухнуло, и черный дым от горящей плоти монаха курился над его неподвижным остовом. Мне даже не было грустно, ведь это происходило только по телевизору. Потому-то мы и можем без содрогания смотреть подобные сцены.
21
Тхить Куанг Дык — буддийский монах, который в 1963 г. совершил акт публичного самосожжения в знак протеста против притеснений буддистов режимом.
Впервые за последние несколько месяцев мне не хватало Доры. Она — единственная девочка, способная понять мои чувства, мое внутреннее негодование, — была мертва.
Наверное, после обеда позвоню маме. Только она в первую очередь виновата в том, что я здесь, среди этих девиц.
4 апреля
Воскресенье — день пропащий. Не знаешь, то ли это начало, то ли конец недели. Воскресенье выбивало меня из колеи, даже когда я была маленькой. Сейчас и того хуже. В такие дни я не знаю, чем себя занять.
Я задумала это давным-давно.
Дело шло к вечеру, никого вокруг не было. Коридор опустел. Стояла тишина. Я сидела у себя и глядела в окно. Именно такого момента я и ждала.
Никто не ответил на мой стук. Я повернула ручку, и дверь приоткрылась. Никого. Если Эрнесса меня застанет, я скажу, что искала Люси. Комод так и стоял, почти перегораживая дверной проем. Закрыв за собой дверь, я сделала несколько шагов внутрь комнаты.
Ничего здесь не изменилось с тех пор, как я заходила в первый и последний раз. Комната все такая же голая. Ни книг, ни ручки с бумагой, ни расчески, ни шампуня, ни фотографий, ни писем. Только кровать, комод, письменный стол, стул и лампа — стандартный список меблировки, указанный в проспекте. Если бы Эрнесса собрала вещи и выехала среди ночи, комната выглядела бы точно так же. Бесследно исчез тошнотворный смрад, сочившийся в коридор. Окно было закрыто. В комнате стояла духота. И эта духота даже усиливалась. Что-то высосало весь воздух из этой комнаты.
— Она дышит совсем не тем воздухом, которым дышим все мы, — сказала я вслух, чтобы напомнить себе, что еще не потеряла дара речи.
Меня наполняли усталость и тяжесть. Они были так соблазнительны. «L`a, tout n’est qu’ordre et beaut'e, / Luxe, calme et volupt'e» [22] . Я думала, хватит ли у меня сил добраться до двери и повернуть ручку. Как бы глубоко я ни вдыхала, мне нужен был воздух, мне не
Негромкое журчание привлекло мое внимание, заставило меня повернуть голову. Звук все усиливался, нарастал и вскоре превратился в рокот пенных волн, бегущих по каменному руслу.
22
«Это мир таинственной мечты, / Неги, ласк, любви и красоты» (фр.) — Ш. Бодлер. Приглашение к путешествию. Перевод Д. Мережковского.
Комната заполнилась людьми. Людей было так много, что они сливались друг с другом. И хотя все они были бесплотны, они надвигались на меня. Я не могла различить ни одного лица. Мне стало дурно, все вокруг расплывалось от ропота толпы. Да и были ли у этих людей лица и тела? От них разило отчаянием, таким же сильным, каким бывает запах пота в раздевалке. Их было очень много, но они все прибывали и прибывали…
Со временем и Люси окажется здесь. А папа, наверное, уже здесь и приветствует меня. Зачем ждать, если мне больше не страшно? Я была среди них. Я отчетливо расслышала папин голос:
— Ужели смерть столь многих истребила? [23]
Он всегда смеялся, цитируя эти слова. Одна из его любимейших строк.
Я бросилась через всю комнату сквозь наползавшие на меня людские тела и упала возле двери. В коридоре я судорожно хватала воздух огромными и жадными глотками. Запершись у себя в ванной, я долго-долго сидела на холодном кафельном полу. В зеркале отражалось мое — все еще багровое — лицо, а в ушах болело от неистового грохота крови.
6 апреля
Мистер Дэвис опять остановил меня в коридоре и поинтересовался, как у меня дела. Он предложил зайти к нему. Я спросила зачем. Кажется, он огорчился:
— Просто поболтать. О книгах.
Вокруг сновали девчонки, трещали без умолку, размахивали портфелями, что-то жевали и пили. Но никто не обращал внимания на нас с мистером Дэвисом, стоявших в сторонке. Никто не заметил, как он смотрел на меня.
23
Данте. Божественная комедия. Часть 3, песнь 3. Перевод М. Лозинского. Строго говоря, отец героини ссылается не на Данте, а на Т.С. Элиота, процитировавшего эту дантовскую строку в первой части своей поэмы «Бесплодная земля» (1922). В переводе А. Сергеева элиотовская строчка звучит так: «Никогда не думал, что смерть унесла столь многих».
8 апреля
Через силу я переступила порог кабинета мистера Дэвиса. Клэр дежурила поблизости, чтобы после допросить меня, о чем мы беседовали.
— О смерти, — коротко ответила я, на что она брезгливо сморщила свой костлявый нос.
Дверь была заперта, и она не могла видеть, как мистер Дэвис протянул руку и мягко накрыл ладонью мою ладонь.
Я могла бы влюбить его в себя, если бы захотела. Я могу заставить его делать что угодно. Он долго смотрел на меня. Просто не мог наглядеться. Что он ищет?
Он рассказал мне, что на курсе поэзии сейчас проходят стихи Эмили Дикинсон.
— Зачем? — возмутилась я. — Ее стихи не для этих дурочек. Эти девицы обычно избегают меня, потому что я напоминаю им что-то неприятное. Я их пугаю. — Я представила себе, как они читают стихи и сконфуженно хихикают. — Дайте им Сильвию Плат и Энн Секстон [24] . Помешательство, несчастная любовь, самоубийство — в самый раз для них!
— А кому же тогда предназначаются стихи Эмили Дикинсон? — Именно с этими словами он положил свою ладонь поверх моей. Он прижимал все крепче, словно пытаясь удержать меня.
24
Налицо некоторый анахронизм: Энн Секстон покончила с собой в 1974 г., а основное действие книги явно происходит на пару лет раньше.