Дневник под номером шесть
Шрифт:
Мы еще долго сидели в баре, выпивали, смеялись, но мою голову не покидали картинки мертвых детей, обрисовывая контуры их тел, принося мне тепло и радость! Затем, вновь, холодные улицы города, следы на безупречном покрывале, сотканном из неба и грязи, дороги и ее дом. Я долго не мог проститься с ней. В кармане нащупал измятые купюры, которые протянул Мэри. Но, к моему большому удивлению, она откинула мою руку и крепко поцеловала губы. Вновь, этот великолепный вкус проникал в меня, по миллиметру захватывая всю душу. Не отрываясь от поцелуев, касаний рук, мы проникли в дом. Постель, стоны, наслаждение, сон, утро…».
– Тебе было сложно справиться с мыслью, что Мэри дарит свое тело не только тебе? – подняв глаза на парня, спросил Морган
– А как ты думаешь? – уставившись в пол, ответил Джефри, показывая
– Думаю, было очень сложно. Да?
– Нет – коротко прозвучал ответ – Я не смог справиться с этим. Представь себе, каждый вечер, когда мы были не рядом, картины ее измен кружили мою голову, забивая ее, словно ватой, мыслями, ревностью, слезами! Это, как галлюцинации! Ты не можешь понять, что происходит вокруг, не реагируешь на людей, разговоры, а пламя, что ярко сияет внутри, сжигает тебя, словно клочок ненужной бумаги!
– Я так понимаю, в дневнике записана память о мертвых?
– Да
– Поэтому ты ее и убил? Потому что не мог справиться с ревностью?
– Нет. Ревность слишком низкое чувство, чтобы лишать кого-то жизни. Зачем? Проще уйти, чтобы оставить в покое чужой мир. Понимаешь, Морган?
– Тогда, почему? Почему ты лишил ее возможности жить дальше?
– Все в дневнике. В этой тетради, в которую ты проваливаешься с головой, находятся ответы на все твои вопросы
– То есть мне продолжить? – удивленно спросил Морган, не отрывая взгляда от Джефри, который все также смотрел в пол палаты
– Не сейчас – Джефри сделал глоток воды – Мистер Мэтью. Неужели он больше не появлялся в твоей жизни?
– Я учился пять лет. И каждый день я видел его. На занятиях, на пробежке, в кинотеатре, в парке. Он давал мне многое. Можно даже сказать, Мэтью подарил часть своей души – Морган плавно сбавил тон – Лишь в одном он не смог меня убедить – мужчина тяжело выдохнул, перебирая в пальцах платочек, которым вытирал капли пота, иногда скатывающиеся по грубой коже
– В чем?
– Он видел во мне своего приемника. Учителя. Человека, который сможет заменить его! – громко проговорил Морган – Он видел в моих глазах огонь, желание, но не смог понять к чему. Увы. Я не хотел воспитывать хороших психологов, я сам мечтал им стать! Лучшим в своем деле! Мэтью, как мог, пытался направить меня на путь преподавания, старался изменить мою душу – Морган замолчал, ожидая реакции парня
– Ты не прав – резко промолвил Джефри, оторвав свой взгляд от холодного пола палаты – Он видел в тебе себя. И в этом нет его вины. Лишь желание превосходства. Продолжить путь человека? Повторить его успех? Зачем? Разве в мире мало дорог? Зачем ступать по протоптанным тропинкам? Ведь, намного лучше открывать мир заново? Да? Но весь фокус в том, что этот мир уже истоптан! И есть лишь один выход. Стать на тропу ,которая манит к себе, и зайти как можно дальше, туда, где нет следов людей!
– Возможно, ты прав, Джефри
– Ведь, мистер Мэтью так и не доработал до конца твоей учебы. Я прав?
Морган смиренно кивнул головой.
– Продолжай читать, Морган. Еще один кусочек моего мира в твоих руках – Джефри улыбнулся
Монотонный голос, вновь, разрезал напряженный воздух, в котором пахло лекарствами и табаком:
«… Весна. Странное время года. Я всегда ненавидел жаркие месяца. Так много жизни вокруг, людей. Но было в ней что-то свое. То, что есть во всех временах года. Что-то особенное, неповторимое. Мир оживал, просыпался, выходил из холодной комы, которую приносила в своих оковах зима. Совершенство природы! В воздухе пахло каплями стыда, смехом, жизнью! Яркое солнце уже согревало землю, возвращая небеса на свое место. Они таяли и паром поднимались в высь!
Долгие дни мы были с Мэри. Каждый день я боялся потерять ее. Иногда, я был готов принять ее измены, лишь бы она навсегда осталась только со мной. Я так часто рассказывал ей о смерти, о ее значении, красоте. И, мне казалось, что она понимает меня. Сколько бы холода не вынес мир той зимой, я получал лишь тепло!
Смерть. Идеальное искусство. Безупречный шарж на вашу жизнь. Великолепный финал полотна. Наверное, если кто-то приход тебя забирать, то явно не старая дама с косой. Красивая девушка, от запаха которой ты просто взлетаешь вверх,
Я лежал на кровати, а Мэри, стоя перед зеркалом, медленно смывала с глаз черную безупречную туш. За окном ярко светило солнце, уничтожая остатки неба, показывая всем глупым людям, что пришла весна. Мысли о смерти наполняли мою голову. А почему бы не сейчас?! Почему бы не соединить три совершенства?! Я встал с кровати, подошел к Мэри, обняв ее сзади. Рукой гладил великолепную шею. Три совершенства: весна, смерть и Мэри.
Я начал сдавливать чуть сильнее ее шею. Она, видимо, подумала, что это какая-то игра, где я полностью владею ее телом. Мэри извивалась в моих руках, издавая тихие стоны. На ее лице все еще была размазанная туш, что возбуждало меня. Я, как мог, пытался откинуть из души все плотские желания, сдавливая шею все сильнее. Мэри начала волноваться. Она пыталась закричать, но моя рука сжимала ей горло, впиваясь пальцами в ее бархатную кожу. Ей все-таки удалось это сделать. Ее красивый крик врезался в мои уши, пронзая их насквозь, и я не смог стерпеть. Мне пришлось со всей силы толкнуть ее в зеркало так, что то посыпалось, разлетаясь на десятки маленьких осколков. С головы Мэри падали багровые капли крови, а ее тело, находящееся в бессознательном состоянии, рухнуло на мои руки.
Примерно, через час она находилась в собственном подвале, привязанная к тяжелому старому стулу. Ее руки были зафиксированный на подлокотниках, а рот заклеен скотчем. По лицу ползли багровые реки крови, спускаясь все ниже, падая на ее белую кофточку. Я сидел рядом, подпирая спиной стену, и курил, ожидая момента, когда Мэри придет в себя. Увидеть ужас в ее глазах, тщетные попытки, чтобы закричать, слезы, которые смешаются с кровью, очищая ее. Тонкие струи дыма, имевшего запах никотина, поднимались под потолок подвала, образуя танец, который пронзали несколько ярких лучей солнца, врывавшихся через щели в гнилых досках.
Наконец-то, Мэри пришла в себя. Она пытался вырваться, старалась кричать, но вместо громкого «помогите» слышалось лишь невнятное мычание. Интересно, что она чувствовала в этот момент? Страх? Злобу? Ненависть? Или все же любовь, странную и пошлую?
Я рассматривал в руках кухонный нож, пока из глаз Мэри капали слезы. Они замирали на ее ресницах, создавая призму, через которую сочился свет. Она была так прекрасна, напугана, выброшена в море ужаса. На ее белой кофте виднелись пятна крови, а обнаженные ноги касались пола, лаская его пальцами. Я прислонил лезвие ей к шее, не говоря ни слова, и кончиком ножа начал вести вниз, разрезая кофточку, оставляя на теле неглубокие царапины, из которых мельчайшими линиями проступала кровь. Мэри стонала от медленной боли, а глаза становились все больше. Боже, я так боялся всадить нож в ее тело, но мой разум требовал этого для создания идеала, совершенства, искусства! Ее кофта была разрезана, показывая моим глазам великолепную грудь, укутанную в тесные объятия лифчика.