Дневник. Том 1.
Шрифт:
обедает с приглашенными друзьями у Дюрана. Он выигрывает;
больной чахоткой, уезжает в Египет, где умирает.
Человек, столь внезапно разорившийся, по собственной
воле, из-за своей чести, — можно что-нибудь сделать из этого.
14 февраля.
<...> Фейдо мне рассказал, что г-жа Перейр ежедневно
выходит, чтобы творить милостыню до четырех часов пополу
дни. Есть что-то пугающее в этом
альности сострадания, в этом ежедневном отправлении благо
творительности. Слишком уж тут чувствуется банковский ка
питал, умиротворяющий бога по четыре часа в день.
18 февраля.
< . . . > Мюссе: Байрон в переводе Мюрже.
Суббота, 27 февраля.
Он идет, он медленно приближается мелкими скользящими
шажками, весь словно из цельного куска. Так подползает пре-
452
смыкающееся, так движется хамелеон, — сонный, ледяной вид,
крохотные тусклые глазки, и кожа вокруг них вся в складках
и морщинах, как веки ящерицы. Он не подходит к людям; он
чует преграду на своем пути, останавливается в нерешительно
сти перед человеком и, стоя вполоборота, не поворачивая го
ловы и глядя прямо перед собою, произносит первые слова
гнусавым голосом с немецким акцентом. Затем ищет, что же
сказать дальше, по-прежнему не двигаясь, с блуждающим взо
ром. Человек ждет — молчание. Он застыл в замешательстве.
По прошествии нескольких секунд достает носовой платок,
флегматично вытирает рот, роняет еще какое-то слово и идет
дальше. Иногда в его блеклых голубых глазах проскальзывает
бледная улыбка, неясный отблеск. Он в штатском: фрак, шляпа,
два бутона розы в петлице и лента Почетного легиона через
плечо. Ave Caesar! 1 Это — он.
«Зловещий!» — вот какое определение приходит на ум при
виде его. Готье говорит, что он похож на циркового наездника,
уволенного за пьянство. Есть что-то общее. Зловещий, несу
разный, изнуренный, беспощадный. Он напоминает еще прой
доху, из тех, что можно встретить в низкопробных немецких
гостиницах: какого-нибудь франкфуртского сводника.
И, глядя на него, я думал: «Так вот он, глава Франции,
опора всего! Так вот каков Наполеон III, ставший Цезарем на
мировой сцене по той же иронии судьбы, по которой Кларанс
стал Марком Аврелием на сцене театра Порт-Сен-Мартен! *
Внебрачный ребенок, нареченный Наполеоном при крещении,
на котором его отец не присутствовал, Наполеон
капли наполеоновской крови в жилах *, с этим лицом мародера,
вот он каков?»
3 марта.
Мы идем неодетыми на бал к Мишле, где ряженые женщины
изображают угнетенные народы — Польшу, Венгрию, Венецию
и т. п. Мне кажется, что здесь пляшут будущие революции
Европы. < . . . >
4 марта.
Знаете, на чем основана слава Делакруа? Он ввел в жи
вопись движение механических игрушек: вроде кузнеца, под
ковывающего лошадь, или зубного врача, выдирающего зуб, —
передвижные картинки.
1 Приветствую тебя, Цезарь! ( лат. )
453
14 марта.
Когда Сен-Виктор читает нам у Маньи письмо Дюма-сына,
где тот заявляет о своем отречении от театра, Готье говорит:
«Знаете что? Дюма в смертельном отчаянии, из-за того что он
совсем не стилист, и чувствует, что, как бы мы его ни хвалили,
мы его презираем». < . . . >
15 марта.
Один случай из моего детства ясно запечатлелся у меня в
памяти. Во время моей поездки с матерью в Гондрекур, на по
стоялом дворе, в общей зале некий господин при нас спросил
бутылку шампанского, перо и чернила. Я долго думал, что пи
сатель именно таков: путешествующий господин, который пи
шет за столом на постоялом дворе, потягивая шампанское. На
самом деле — как раз наоборот! < . . . >
20 марта.
< . . . > Прелестные подробности жизни парижских бедня
ков. Починщица кружев варит себе суп из молока, употребляе
мого при чистке черных кружев. Одна бедная старуха во время
поста встает в четыре утра и идет в собор Парижской богома
тери, чтобы занять стул, который она переуступает за десять —
двенадцать су; другие промыслы: подравнивать конский волос
на щетках, сортировать пряники, стряпать для разносчиков,
умывать их детей.
5 апреля.
В литературе начинают с того, что старательно ищут свою
оригинальность у других и вдали от себя; много позже ее нахо
дят попросту в себе самом и рядом с собою.
Новые парижские развлечения низменны по самой своей
сущности. Все, что есть гнусного и отвратительного в музыке
и смехе, нечто вроде комической оперы, испоганенной дурац
кими куплетами, пастораль, сыгранная с мерзкими шутками на