Дневник. Том 2
Шрифт:
жись Готье! <...>
Доде сетует, что в литературе у него всегда две точки зрения
на каждый предмет, и этот поединок идей в его голове затруд
няет ему работу, а колебания заводят его в тупик. Он называет
это диплопией и рассказывает, что перед первым сильным при
ступом он очень смеялся, видя на дороге два межевых столба,
два водоема — вместо одного; он думает, что двойное зрение,
возникшее
ния, которая его мучит.
Сегодня вечером он читал мне один акт из своей пьесы
«Борьба за жизнь» *. Это — пьеса возвышенно-философская,
очень искусно выкроенная из материала современной жизни.
В ней есть сцена в туалетной комнате, переносящая в театр
узколичную жизнь, — этого еще не делал никто из нынешних
драматургов.
Среда, 6 февраля.
< . . . > Вслед за поколением романтиков, которые все до од
ного были актеришками, комедиантами в личной жизни, при
шло поколение простых, естественных людей, то есть наше по
коление, а теперь в лице декадентов возрождается поколение
позеров, бьющих на внешний эффект и изумляющих обыва
телей. <...>
Суббота, 9 февраля.
На обеде у Доде — разговор о театре Шекспира, об этом
столь возвышенно-философском театре, и, главным образом,
о двух его пьесах — «Макбете» и «Гамлете», в которых дейст
вуют поистине эсхиловские герои, совершенно исчезнувшие из
462
опустившегося до пошлой заурядности современного театра, где
личности так мало самобытны, так мещански ничтожны. Все
горячо говорят о театре Шекспира, источнике духовных наслаж
дений Веймарских вечеров, о Гете и его друзьях,— после чего
приходят к выводу, что только при узком круге публики, в
столицах малых государств можно вкушать прелести изыскан
ной литературы, и в подтверждение ссылаются на неболь
шие города Древней Греции и на итальянские княжества Воз
рождения; все единодушны в том, что огромные перенаселен
ные города, как Париж, столицы с их несметными зрителями,
создают, как правило, чудовищный успех лишь грубым и низ
менным произведениям, вроде «Посрамленного Роже» или «Раз
носчицы хлеба» *. <...>
Понедельник, 11 февраля.
Эти огромные, желтые, наполовину разлезшиеся афиши, из
вещающие о «Жермини Ласерте», которые еще попадаются мне
на улицах, — печальны, как вещи, напоминающие вам об усоп
шей.
Вторник, 12
Эйфелева башня наводит меня на мысль, что в сооружениях
из железа нет ничего человеческого, вернее — ничего от старого
человечества, ибо для возведения своих жилищ оно пользова
лось лишь камнем и деревом. Кроме того, в железных строениях
плоские части всегда отвратительны. Для взора человека, воспи
танного на старой культуре, нет ничего безобразнее, чем первая
площадка Эйфелевой башни с рядом двойных кабинок: желез
ное сооружение терпимо только в своих ажурных частях, похо
жих на решетку из веревок. < . . . >
Четверг, 14 марта.
В самом деле, забавный и странный режиссер — этот Ан¬
туан с его свистком, как у старшего мастера, и чертыханием,
вырывающимся из его осипшей глотки с таким хрипом, словно
он уже надорвал себе бронхи. Он чувствует толпу и уймой
хитроумных находок воспроизводит ее шумную жизнь на узком
пространстве театральных подмостков.
Сегодня у него в одном эпизоде, изображающем события Ре
волюции, возгласы народа * за кулисами повторялись в трех
различных точках театра, неравно удаленных от сцены, чем до
стигалось ощущение глубины. Антуан разбил актеров на сцене
на отдельные группы, ведущие свои особые разговоры; затем,
463
внезапно брошенной на пол скамейкой обозначив выстрел, кото
рым комендант Вердена кончает с собой, он заставил всю толпу
в едином движении повернуть головы к двери коменданта. Это
был сильный эффект, и ему еще способствовало удачное осве
щение кинкетом справа, так что туловища статистов оставались
в тени и резко выделялись в полосе света только лица, выгля
девшие мертвенно-бледными, как физиономии на заднем плане
литографий Гойи, изображающих бой быков.
Сегодня было восемьдесят статистов, но Антуан хочет, чтобы
на премьере их было двести. Что за сброд продавцов порногра
фических открыток, сутенеров, владельцев подозрительных лав
чонок, — с рожами наглыми и одновременно смышлеными! «По-
глядите-ка на этого типа, в штанах, будто сшитых на слона, —
сказал Мевисто, — не хотелось бы мне встретить его ночью!..»
Антуан же словно наслаждался, разглядывая их с полным одо
брением, и наконец произнес: «Пожалуй, нужно их спросить,
не хочет ли кто-нибудь дебютировать в настоящей роли. На
верно, из них можно извлечь больше, чем из тех, кто учился