Дневник. Том 2
Шрифт:
леный луч, окрасивший бледным тоном зари Сен-Клу, среди
холмов, уже заснувших и угасших в черноте сумерек.
Пятница, 28 октября.
Необычайно, поразительно, неправдоподобно это полное от
сутствие всяких сношений с внешним миром. Нет такого жи
теля столицы, который мог бы сказать, что получил за послед
ние сорок дней весточку от своих близких! А если и дошел ка
ким-то чудом номер руанской газеты — то его передают
в руки в переписанном виде, как бесценную редкость. Никогда
еще два миллиона людей не были так основательно заперты в
темницу. И ни малейшей изобретательности, ни единой плодо
творной мысли, ни одного дерзкого и удачного предприятия.
Во Франции иссякло всякое воображение!
Понемногу дает себя знать скверна войны. На главной
улице Отейля я вижу верхом на лошади, которую ведет под
уздцы солдат, двух пехотинцев с землистыми лицами. При
каждом толчке они тщетно пытаются упереться в стремена
своими ослабевшими, подгибающимися ногами. Больно смот
реть на это. Ну, понимаю еще, — раненые: у нас война. Но
люди, гибнущие от холода, дождей, недоедания — это ужаснее
ран, полученных в бою. «Они из моего полка, — говорит сидя
щая рядом со мной в омнибусе маркитантка, — из Двадцать
четвертого маршевого. Таких вот оттуда увозят каждый день!»
И в голосе ее слышится уныние, овладевшее сейчас теми, кого
она снабжает вином.
На серых камнях Пантеона, пониже золотого креста, выде
ляется огромная трибуна, покрытая красным сукном, вроде тех
ковров, что устилают ступеньки в винных погребках. На боль
шом белом полотнище выведено: «Граждане! Отечество в опас
ности!! Вступайте в Национальную гвардию». Под плакатом
герб Парижа с серебряным кораблем, украшенный пучком фла
гов, над которыми развевается траурное знамя; в его черных
складках мелькают названия городов: Страсбург, Туль, Шато-
60
ден. По концам трибуны, под трехцветными вымпелами стоят
даты: 1792—1870. На столбах висят картонные щиты с бук
вами: R. F. 1 .
Огромная трибуна полна обшитых серебряным галуном
кепи; мокрых от дождя, блестящих на плечах резиновых пла
щей; сюда же просачиваются штатские, из подымающейся по
лестнице толпы, напирающей снизу; спины людей в белых и
синих рабочих блузах громоздятся друг над другом, — и все это
под звуки трубы и грохот барабана. Зрелище хотя и смахиваю
щее на ярмарку, но все
ченных благородным порывом и готовых жертвовать собой, ис
ходят действующие на вас электрические токи.
Площадь запружена людьми; пирамидами подымаются над
ней группы женщин и детей, взобравшихся повыше и устроив
шихся между колоннами Юридического факультета и мэрии
Пятого округа. Лица истощены; в их желтизне сказывается не
только скудость питания в осажденном городе, но и волнение,
вызванное этим зрелищем, сопровождающимся раскатами
«Марсельезы».
Наконец под барабанный бой начинается бесконечное дефи
лирование добровольцев Национальной гвардии мимо Коми
тета, расположившегося на трибуне. В этот поздний час под
пасмурным небом, где кружатся, как опавшие листья, тучи
скворцов, при тусклом сумеречном свете, от которого лица ста
новятся еще бледнее, тысячи людей с тысячами штыков, скры
ваясь в густой тени трибуны, возникают вновь, словно одетые
в траур, кажутся участниками какого-то фантастического
смотра призрачной армии, как бы сошедшей с одной из «пол
ночных» литографий Раффе.
Недурной сюжет для картины; но, говоря по чести, все это
слишком смахивает на повторение 92-го года. Чувствуешь ка
кое-то унижение при виде столь бездарной, столь рабской ко
пии прошлого, вплоть до того, что на фронтоне Юридического
факультета вывели: «Французская Республика едина и неде
лима! Свобода, Равенство, Братство или смерть». Вот именно —
смерть!
Суббота, 29 октября.
Зал ожидания на вокзале. Среди солдат на скамьях — ряды
монахинь, опирающихся на зонты; их головы в белых
1 То есть: R'epublique Francaise — Французская Республика
( франц. ) .
61
повязках под легкими черными покрывалами уходят вдаль ше
ренгой чистых профилей.
Я попадаю в Бельвиль к концу школьного дня, когда маль
чишки с пением высыпают на улицу, размахивают над головой
сумками, приплясывают на одной ноге, задрав другую в воз
дух, точь-в-точь как маленький японец слоновой кости с разно
цветной позолотой из моей коллекции.
Роменвиль, — кабачки, заведения, где играют в шары, за
крыты; на этой излюбленной парижанами дороге лишь тощие
бродячие псы всех пород, кружась, как очумелые, гоняются
друг за другом. Льет дождь, и за зеленеющей полосой поля, ко
торое я пересекаю, все впереди кажется мне тусклым и рас