Дневник. Том 2
Шрифт:
предлагается голосовать жителям Пятого округа столицы для
учреждения Коммуны *, — список самых неизвестных знамени
тостей, из каких когда-либо формировалось правительство ка
кой бы то ни было страны.
Тут Сен-Виктор заявляет: он слышал от одного из друзей
Трошю, будто бы генерал хвалится, что в две недели добьется
снятия осады Парижа. Все смеются, а те, кто лично знает па
рижского правителя, отзываются о нем, как о человеке весьма
недалеком,
дебном всяким новшествам, одинаково готовом наложить свое
вето как на серьезные, так и на химерические предложения.
Ибо нет недостатка и в химерических предложениях, и на
ходятся даже люди, желающие спасти Париж при помощи со
бак, которым надо привить бешенство, а потом напустить их
на пруссаков! Луи Блан рассказывает, что у одного человека
явилась мысль, которую он сам готов всецело взять под за
щиту: нужно оставить пруссаков в Версале без воды, разрушив
с этой целью гидравлическую машину в Марли * и осушив
пруды. Но Трошю в ответ на это предложение резко ответил:
«Вздор!» А Дориан на следующий же день пришел в восторг от
этого замысла.
Тут фабрикант военных снарядов и артиллерийский офицер,
присутствующие при этом разговоре, приводят вместе с Бер-
тело множество случаев, когда по той или иной причине, а чаще
безо всякой причины, просто так, из легкомыслия или непони
мания, люди отказывались дать ход какому-нибудь изобрете
нию или новшеству. Упоминают об углеродной снарядной
трубке, о воздушном шаре, который мог бы поддерживать связь
с провинцией посредством газеты «Ежедневная почта» — это
дало бы до шестисот тысяч франков дохода, — но на запуск ко
торого все еще ждут разрешения.
— Кстати, насчет отсутствия новостей, — подхватывает Луи
Блан. — Я как-то выразил по этому поводу свое изумление
Трошю, и он мне ответил: «Помилуйте, да ведь правительство
делает все от него зависящее! Известно ли вам, что на это еже-
66
месячно расходуется до десяти тысяч франков!» Я был пора
жен: десять тысяч франков на статью такой капитальной важ
ности, когда следовало бы на нее ассигновать сто тысяч!
С Трошю разговор переходит на генерала Гио, которого Бер-
тело считает виновником наших поражений, — мало того что
он воспротивился выпуску ружей Шаспо, он отказался и от
пушек Потье *.
— А ведь дело обстоит очень просто, — добавляет Бер-
тело. — С самого начала военных действий идут непрерывные
артиллерийские бои, дальнобойность прусских пушек на шесть
сот
Неприятель преспокойно располагается на сто — двести метров
дальше, за пределами досягаемости, и громит нас. А пушки
Потье уравняли бы наши шансы...
— Знаете ли, — говорит фабрикант снарядов, — когда гене
рал Гио посадил на восемь дней под арест капитана Потье, две
тысячи солдат, которыми тот командует, остались без дела, а
как раз в этот момент...
Но офицер-артиллерист перебивает его:
— В точности то же происходит и с артиллеристами; гово
рят, что их не хватает, а вернее было бы сказать, что от них
отказываются. Когда обратились с призывом к артиллеристам,
один из моих друзей представил генералу Гио бывшего офи
цера артиллерии, человека очень способного. И знаете ли, как
эта старая скотина генерал его принял? «Сударь, я не люблю
неуместного рвения!»
— Да, так всегда и бывает, — отвечает Бертело. — Нефцер,
когда я говорю об этом, не понимает моего ожесточения. Он
ведь не знает всего этого так детально, как я, ему не прихо
дится все время сталкиваться с их дурацким упорством... А по
том, что это за нелепый декрет о призыве вышедших в отставку
стариков, когда нужны молодые, растущие таланты, нужен
генерал, который мог бы проявить себя?.. Следовало бы пред
принимать вылазки, очень частые вылазки под командой капи
танов. Способнейшего из них произвести в полковники, а того,
кто отличился несколько раз, — в генералы. Мы обновили бы
таким образом личный состав и устроили бы нечто вроде офи
церского питомника... Но ведь все повышения в чинах прибере
гаются у нас для армии Седана! Да, да, кроме шуток, для ар
мии Седана!
— Ну, как ни меняйте офицерский состав, офицеры оста
нутся все теми же! — скептически замечает кто-то.
И все говорят, что Франции конец, что перевелись в ней
5*
67
доблестные люди и что она, содрогаясь в конвульсиях, неудер
жимо катится к своей гибели.
В течение всего этого разговора Ренан сидит с удрученным
видом, благочестиво скрестив на животе руки, и время от вре
мени шепчет какой-нибудь библейский стих на ухо Сен-Вик
тору, с восторгом внемлющему латыни. Но вдруг, среди не
скончаемой болтовни о причинах нашего поражения, Нефцер
восклицает:
— Если что и погубило Францию, так это рутина и риторика.
— Да, классицизм, — вздыхает Теофиль Готье из уголка,