Дневники исследователя Африки

Ливингстон Давид

Вероятно, все племена, обитающие по берегам озер Танганьика и Ньяса и рек Шире и Замбези, одного происхождения, так как языки их разнятся очень мало.

19 сентября. Утром, пройдя одну милю, увидели группу в триста – четыреста человек, добывавших соль на пропитанной ею равнине. Они выщелачивают почву и кипятят полученный раствор, профильтрованный через пучок травы, затыкающий отверстие в дне горшка. Воду выпаривают всю, пока не останется твердая соль. По этой равнине мы шли, пока не достигли большой деревни вождя Мпонды.

Рядом протекает речка. Равнина вблизи деревни очень плодородна, на ней растет много больших деревьев. Крупный рогатый скот у Мпонды похож на откормленный мадагаскарский. Горб у скота на вид должен весить фунтов сто. Туловище такое огромное, что ноги, как отметили мои люди, кажутся совсем маленькими. Мпонда разговаривает очень громко и самодовольно, но чрезвычайно интересуется всем европейским. Говорит, что хотел бы отправиться со мной: «Мне все равно, хоть бы и десять лет не возвращаться». Говорю ему, что он может умереть в дороге. «Умереть можно и здесь, как и там, но зато увижу все удивительное, что есть в вашей стране». Мпонда знает меня, ибо, когда мы были тут в прошлый раз, он приходил инкогнито к нашей лодке поглядеть на нас.

Застали здесь партию арабов-работорговцев и пошли поглядеть на рабов. Увидев это, Мпонда обеспокоился, как бы мы не вздумали в его деревне применить силу для их освобождения, но я сказал ему, что мы идем только поглядеть. В загоне из стеблей дурры (Hocus sorghum) находилось восемьдесят пять рабов. Большинство из них – мальчики восьми – десяти лет, но были и взрослые мужчины и женщины. Почти у всех на шее ярмо. Несколько человек из молодых были привязаны ремнями за шею. На кострах в нескольких горшках варились дурра и бобы. За нами шла толпа, ожидавшая скандала, но я уселся и задал несколько вопросов относительно предстоящей дороги.

Партия работорговцев состояла из пяти или шести арабов-полукровок с побережья; по их словам, они из Занзибара. Толпа так шумела, что мы с трудом слышали друг друга. Я спросил, будут ли они возражать, если я подойду и посмотрю на рабов вблизи. Владельцы разрешили, а потом стали жаловаться, что с учетом людских потерь на пути к берегу моря и расходов на прокорм им останется от этого путешествия очень малая прибыль. Я подозреваю, что основной доход получают те, кто отправляет рабов морем в аравийские порты, так как в Занзибаре большинство молодых рабов, каких я видел здесь, идут приблизительно по семи долларов за голову. Я сказал работорговцам, что все это дурное дело. Вечером они преподнесли мне несколько куриц.

20 сентября. Вождь так усиленно уговаривал меня остаться еще на день и полечить его больного ребенка, что я согласился. Он обещал мне много пищи и в доказательство, что это обещание не пустые слова, прислал вечером огромный горшок пива. Ребенку стало легче от лекарства, которое я дал ему вчера. Мпонда предложил нам такое количество еды, что мы не могли все взять.

Земледельцы здесь, по-видимому, не на положении рабов; все обрабатывают землю, и к этой работе тут относятся с уважением. Когда мы прибыли, вождь был на своем участке, в поле: работа в поле не считается позорной. Весьма вероятно, что большую часть полевой работы выполняют рабы, но заняты на ней все, и все гордятся своим умением. В этой области выращивают много зерна, хотя почти все население составляют вайяу или мачинга. Это вызывает удивление, поскольку до последнего времени они занимались разбоем, переходя с места на место. Манганджа разводили крупную породу горбатого скота, попавшего затем в руки вайяу. Манганджа умели доить своих коров, теперешние же владельцы никогда их не доят, и стадо растаяло; там, где в прежнее время паслись тысячи, осталось очень немного коров.

Вчера рано утром лев убил женщину и спокойно, без помехи, съел большую часть тела.

Становится очень жарко. После полудня ноги людей горят огнем от раскаленной земли, приходится идти короткими переходами и главным образом ранним утром.

Викатани встретил здесь брата и узнал, что в деревне вождя Кабинги живут еще старший брат и сестра.

Отец, продавший Викатани в рабство, умер. Викатани хочет остаться здесь

у родственников. Это было бы хорошо: то что он сможет высказать против работорговли, будет иметь немалое значение.

Послали за старшим братом, однако, когда пришло время выступить в деревню Мпонды на речке Нтемангокве, брата еще не было.

Я дал Викатани ткань, кремневое ружье вместо пистонного, которым он был вооружен, кремней, писчей бумаги и поручил его заботам Мпонды на время, пока не прибудут родственники.

Татуировки у различных племен служат украшением, и к ним прибегают в основном женщины. Это своего рода клановые гербы.

Глава 5

21 сентября 1866 г. Идем на запад, пересекая у основания мыс Маклир. Два человека, нанятых в проводники и носильщики, всю дорогу ворчат, что их достоинство оскорблено выполняемой работой: «Подумать только! Вайяу несут груз, как рабы!» Пройдя с нами небольшой отрезок пути, они воспользовались тем, что я был впереди, и сложили грузы, один из которых состоял из постели сержанта и его кухонной посуды, затем развязали второй тюк и сами себе уплатили за работу. Храбрый сержант сидел рядом и смотрел. От сержанта никогда не было ни малейшего проку, а с недавнего времени он стал жаловаться на непонятные боли в ногах, этим жалобам не сопутствовало опухание или какие-либо другие симптомы.

Когда мы пришли в деревню Пима, сержант съел за ужином целую курицу и кусок рыбы и затем спал крепким сном до рассвета. Проснувшись, он начал отчаянно стонать: «Ох, как болят ноги!» Я сказал ему, что люди обычно стонут, когда отсутствует сознание. Он насупился и дулся весь день, хотя я отрядил человека нести его выкладку. Когда сержант догнал нас, то оказалось, что боли его переместились от ног в какое-то место на животе. Он отдал свой патронташ и сумку носильщику. Я осмотрел вещи и обнаружил, что он уже начал красть и распродавать свой боевой запас. Это была подготовка к возвращению на берег моря с каким-нибудь работорговцем. Сержант остался в деревне.

22 сентября. Горы, через которые мы перешли, возвышаются на 700 футов над уровнем озера Ньяса, они большей частью покрыты деревьями. Людей не видно. Ночевали у ручья Сикоче. Отвердевший песчаник подстилается слюдяным сланцем, на котором встречается налет квасцов. Над этим всем – доломит. Вершины гор часто покрыты доломитом и белым шпатом, что придает им вид снежных. С нами шла группа вайяу; шесть красиво наряженных женщин несли громадные горшки пива для своих мужей, которые очень щедро угощали нас. После трудного семичасового пути пришли в деревню. Там, вблизи водопада Усангази, около большой горы Намаси, провели воскресенье. Вождь, одноглазый, несколько робкий человек, пришел к нам инкогнито. Я спросил, не старая ли женщина их вождь, раз он боится взглянуть на гостя и приветствовать его. Все расхохотались и стали глядеть на вождя. Он почувствовал себя вынужденным присоединиться к общему смеху и спросил, какого рода еду мы предпочитаем. Чума изложил наши желания достаточно ясно, сказав, что он «ест все, что едят вайяу». Это племя, или, точнее, часть его – мачинга, вытесняет прежнее население – манганджа. Мы проходили мимо деревни манганджа, расположенной недалеко отсюда. Там мы видели лишь жалкие разваливающиеся жилища, тогда как деревни вайяу очень чистые, с красивыми соломенными или тростниковыми оградами вокруг хижин.

24 сентября. Прошли всего две с половиной мили и вошли во владение вождя Маренги – очень большую деревню, расположенную на восточном краю южной части похожего на каблук выступа озера. Вождь болен отвратительной болезнью, полученной от арабов. Лицо, шея и другие места обезображены круглыми выпуклыми пятнами струпьев. Брат вождя просил осмотреть и его и дать лекарства от той же болезни. Он живет в деревне неподалеку отсюда, но, когда за ним послали, оказалось, что он слишком болен, чтобы самому прийти.