Дневники потерянной души
Шрифт:
– А че ты меня в детстве в кладовке запирал и гнилыми яблоками с крыши закидывал? – припомнил Разанул былые обиды. – Вот и получай теперь по заслугам!
– Да будешь ты Калимак, Бабой Битый, - нарек Маура, вовремя уворачиваясь, когда лежащий исхитрился и высвободил одну ногу для пинка.
– Ха-ха! Калимак, Бабой Битый! – в восторге завопил Разанул, тоже набрасываясь на друга и больно втирая ему кудри в макушку.
– Свиньи вы недорезанные! – отбивался Калимак. – Двое на одного!
– Да, нечестно получается, - Маура наконец освободил свою жертву.
– Щас ты у меня нехило
– Возьми, через год-другой пригодится, - Маура передал мне плоский удалитель волос. – А я у Кали всегда попросить смогу.
__________________________
[1]Подобие календаря той эпохи рассчитывалось согласно новолунию – помесячно, а не подневно, поэтому обычай ежегодного празднования рождения человека совершался в любой удобный день «его» месяца, и назывался на деревенском наречии «рибадьян» – досл. «радостный месяц»; так же звался и сам «именинник» в этот период.
Глава 5 - Новый хозяин
По весне, когда мне было уже четырнадцать, господин Ильба засобирался в очередную торговую поездку, на этот раз более длительную.
– Опять обнищали, - сетовал он. – Надо подправить дела.
«Обнищали» в его понимании значило, что огромные запасы продуктов, тканей, постельного белья, посуды, всякой домашней утвари и мешочков с золотыми и медными слитками в потайном чулане уменьшились настолько, что через них стал кое-где проглядывать пол.
– Ты остаешься за главного, Маура, - напутствовал он. – Вернусь не раньше, чем через две полные луны. За порядком следи, лоботрясов наших не распускай, - кивнул он в сторону меня и моего отца.
– Все будет в порядке, почтенный, - склонил голову Маура.
Мой отец подал нашему хозяину собранную котомку со всем необходимым, и Ильба наконец удалился к запряженной телеге, доверху груженой мешками с зерном. Две юные и свежие гнедые лошадки уже рвались в путь.
Снова полетели дни, и будто даже дышаться стало свободнее, а жить веселее, так как с отъездом Ильба ушел и чрезмерно строгий распорядок. Маура по-прежнему абсолютно не придавал значения разнице в сословиях, позволяя нам спать допоздна, гулять, когда вздумается, и есть и пить, сколько хочется.
Дорвавшись до хорошей, привольной жизни, мы с отцом быстро забыли, как было раньше, а знакомые рабы других хозяев, прослышавшие про это, завидовали нам, и вечерами, тайком от своих господ, приходили проситься в услужение к Маура.
Из-за своего инакомыслия молодой хозяин быстро нажил себе много врагов. После визитов рабов к нему начали наведываться их владельцы; уже по ночам и с угрозами. Угрожали пожаром, мором лошадей, откровенно обещали перерезать горло, если Маура не перестанет мутить воду в деревне. Тот поначалу пытался говорить с ними спокойно и по-человечески, но, поняв бессмысленность этого, для виду ужесточил обращение с нами – только чтобы сохранить имение в целости до возвращения господина Ильба.
– Простите меня, Ранугад, Бан, - сокрушенно сказал он нам
Прошло обещанных два месяца, а господин Ильба все не возвращался.
– Куда он запропастился? – не находил себе места Маура, шагая туда-сюда по комнате и запуская руки в волосы. – Это чертово владение мне уже поперек горла стоит!
– Может, случилось с ним что? – осторожно предположил я.
– Да что могло случиться? Он же по диким краям не ездит, а в окрестностях его все знают и уважают, - уверенно возразил он. – Неужто какая-то бандитская сволочь на выручку позарилась?..
Мы сильно тревожились, через день ходили искать старого господина по всей округе, спрашивали и у местных, и у проезших торговцев – его никто нигде не видел. Ильба Лабинги будто провалился сквозь землю.
* * *
Вновь пришла зима, с ее короткими днями и темными холодными вечерами. Мы уже давно отчаялись в наших поисках, но о господине Ильба упоминали исключительно, как о пропавшем без вести – «временно отсутствующим», как подчеркивал Маура, не желая озвучивать крутящуюся у всех в головах мысль о гибели старика. Возможно, еще и потому, что свалившаяся на Маура ответственность за имение явно не очень радовала его; по крайней мере, на первых порах.
Зимой всегда было скучно и тоскливо – снаружи играла поземка и мороз сковывал деревья ледяными тисками, а в доме нужно было постоянно поддерживать огонь. Хвороста каждый раз не хватало, в лес страшно было сунуться из-за оголодавших волков, и жителям деревни только и оставалось, что сидеть по домам и дрожать в ожидании первого весеннего солнца.
Теперь, когда не было прежнего господина, Маура настоял, чтобы мы с отцом ночевали в его доме хотя бы в морозные ночи, ради экономии на хворосте при растопке только одного очага.
Проснувшись однажды утром на низкой кровати, я перевернулся на спину, сладко потягиваясь и наслаждаясь мягкостью постели. Я обнаружил, что ночью меня накрыли еще несколькими одеялами, так что я совсем не чувствовал холода. Мой отец спал на соседней кровати на толстых соломенных тюфяках, похрапывая время от времени. Лениво зевнув во весь рот, я наконец уговорил себя встать и пойти умываться.
Маура сидел у ярко горящего очага, скрестив ноги и укутавшись в одеяло.
– Как спалось? – поинтересовался он с улыбкой, перемешивая хворост.
– Очень хорошо, хозяин. Так тепло...
– Прекрасно, – кивнул он.
– А вы и не ложились? – удивился я.
– Почему? Ложился, – ответил Маура. – Просто рано встал.
Поднявшись с дощатого пола, он зачерпнул ковшом нагретой воды из котелка над огнем, и подлил в стоящий на табурете медный таз для умывания.
Я с благодарностью умыл лицо, радуясь, что не пришлось довольствоваться ледяной водой, иногда даже замерзающей за ночь, а он тем временем подошел к окну, приоткрывая створки и впуская тусклый свет и морозный воздух зимнего дня.