Дневники сына человеческого, или Хроника Кумранских манускриптов
Шрифт:
Как-то раз, когда Понтий Пилат развлекался воинскими упражнениями в гимнасии, туда случайно заглянул патриций Гай, внук цезаря Августа. Гай и брат его Луций были первыми в списке всадников, и оба подбирали в своё войско наиболее смышлёных и отличившихся.
Понтий Пилат ничуть не удивился, что патриций обратил на него внимание во время метания копья. Понтий Аквила откинул руку назад и даже изогнулся всем туловищем, но не упал на спину, а каким-то фантастическим движением послал копьё в цель, устремляясь вслед брошенному оружию. Сделав по арене пару прыжков за копьём, Понтий остановился, а оружие, вонзившись в подвешенный на борту колесницы деревянный щит,
– Пойдёшь со мною в поход на Восток? – спросил он Понтия Пилата.
– Да… Но…
– Что-то мешает? – нахмурился патриций.
– Мешает, – Пилат посмотрел в глаза Гаю. – Мешает, потому что я женат, а в армии не место семейным.
В следующий миг Гай разразился звонким мальчишеским смехом. Окружающие воины смотрели на патриция с удивлением, но он, отсмеявшись, объявил:
– Вот и прекрасно. Теперь нас будет двое. Я женат на Ливии, и дядя разрешил мне идти в поход, поскольку в законе сказано: «Занять государственную должность никто не может прежде, чем совершит десять годичных переходов». И ещё: «Граждане до сорокашестилетнего возраста должны совершить десять походов в коннице или двенадцать в пехоте». Известно тебе то?
– Да, – кивнул Пилат.
– Согласен ли ты пойти со мной в поход на Восток? – снова поинтересовался патриций.
– Да.
– Ты у меня будешь контубералом. [79] – внук императора поднял вверх правую руку. – Я всё сказал.
– А меня! Патриций, возьми и меня с собой, – рядом с Пилатом возникла фигура Кассия. – Мы всегда вместе. И я не женат!
– Что ты можешь? – посмотрел на него недоверчиво Гай, потому что Кассий Херея ещё не дорос до воинского телосложения мужчины.
79
Контуберал (др. римск.) – военачальник, отличившийся в бою.
– Покажи, – повторил Гай.
Кассий взял в руки по мечу, и пространство вокруг превратилось в два сияющих на солнце металлических круга. Затем он выполнил сальто вперёд и назад, не прекращая работать мечами.
– Очень хорошо, – похвалил его патриций. – Но, к сожалению, в этот поход тебя я взять не смогу. Тебе необходимо подрасти.
Понтий Пилат вспоминал всё это по дороге к Деметре. Надо сказать, что когда он пришёл домой и объявил о готовящемся походе Клавдии, от женских слёз было некуда деться, и он сбежал к любовнице. Та спокойно выслушала, потом спокойно и рассудительно сказала:
– Меня в этом случае радует только одно: для Клавдии это потеря навсегда, а для меня пришёл – ушёл, какая разница? Война – это наш уход из юности навсегда. Поэтому ты должен исполнить моё единственное и последнее желание: все эти оставшиеся дни проведи со мной, чтобы ты меня всегда помнил, до конца жизни.
Конечно, Понтий Пилат тут же дал обещание. Конечно, он объяснил Клавдии, что перед походом будет слишком занят, что оставшиеся пару-тройку дней не сможет показываться дома.
Жена не возражала, да и не могла возражать. А Деметра ждала. Только Понтий вошёл, она кинулась на шею и принялась безумно его целовать. Он не отбивался, потому что ни одна женщина не могла ласкать так, как это делала Деметра.
Но та вскоре утихомирилась, вернее, взяла себя в руки, и повела Понтия в беседку, стоящую посреди подстриженных кустов тамариска на берегу
Низкий, но вместительный стол спешил похвастаться своими деликатесными разносолами: в первую очередь привлекала внимание запечённая целиком рыба Darden под соусом Марешаль находящаяся в центре стола, и привлекала особое внимание ещё потому, что обложена была удивительными клубнями индийского земляного жёлудя, который считался особенной редкостью среди овощей. С ней рядом примостились голуби на вертеле и гусиный паштет в горшочках. Дальнейшее развлечение представляли устрицы с артишоками и запечённое с оливками рагу ягнёнка. Между всеми кушаньями громоздилось в вазонах множество фруктов и кувшины с испанским выдержанным вином.
– Я отослала слуг, и нам никто не будет мешать до твоего отъезда, – пояснила Деметра. – А пиршество нам необходимо, потому что у мужчин на пустое брюхо не хватает духа.
– Спасибо, любимая, – растрогался Пилат. – Такой обед стоит целое состояние. Спасибо. Римские виллы и пыльная дорога – это, конечно, две большие разницы, но я уже послезавтра утром должен явиться в сенат. В Риме война – праздник. Этот праздник ты устраиваешь мне. Значит, меж нами начинается война?
– Уже давно началась. И ещё какая!
Понтий Пилат чувствовал себя в доме девушки каждый раз по-разному. Но такого застолья гетера ещё ни разу не устраивала. Деметра присела рядом с ним и принялась кормить его, как младенца. Кто знает, может, она действительно мечтала родить от него?
Но когда обеденному столу было отдано должное почтение, Деметра попросила его прийти через некоторое время в альков, а сама тут же удалилась. Понтий Пилат решил пока искупаться в атриуме. Вода оказалась тёплой и разбавленной каким-то душистым маслом, что доставляло удовольствие каждой клеточке сильного мужского тела.
Покинув атриум, он направился, куда его пригласила девушка. Войдя в альков, Понтий увидел Деметру на ложе во фримийской [80] тунике, на которой были открыты все двадцать два места на теле женщины, требующие ласк. Но женщина сначала отстранилась от него, подняв правую руку. Пилат заметил, что она держит изумрудное ожерелье тонкой работы. Смарагды так заманчиво играли под светом светильников, что мужчина невольно залюбовался камнями.
– Я рада, что ты отметил изящество моего любимого ожерелья и хочу, чтобы ты принял его от меня.
80
Фримийская туника – сексуальная одежда гетер.
– Но зачем? – изумился Понтий Пилат. – Мужчинам, а тем более воинам, не подобает иметь при себе дамских украшений.
– Это не для тебя, – мило улыбнулась Деметра. – Боги открыли мне, что первым ребёнком у тебя будет сын, а после наследника родится девочка. Именно ей предназначено моё ожерелье. И пускай все женщины в твоём роду передают его своим наследникам по женской линии. Обещаешь?
– Ну, хорошо, – обескуражено кивнул Пилат. – Только зачем всё это?
– Я люблю тебя, милый, – прильнула к нему Деметра. – И хочу уберечь всех твоих наследниц от дурного глаза. А одна из них сможет даже защитить тебя.