Дни испытаний
Шрифт:
А искать оказалось не так легко. Последними словами он ругал себя за то, что не остановил Нину тогда утром. Утрами пешком ходил на работу. Все свободное время пропадал на улице. Нины не было. Сколько раз устремлялся за девушкой с выбивающимися из-под шапочки светлыми кудряшками. Но уже в десяти-пятнадцати шагах убеждался — нет, не она. Порой возмущался: как мог принять эту, обыкновенную, за Нину?
Оказывается, нелегко, просто нет никаких способов искать человека в большом городе, если знаешь только его имя. Тимофею даже приходило в голову
Когда были танцы, Тимофей заходил в клуб текстильщиков. Он не танцевал. Пристально осматривал молодежь и уходил. Вчера на него покосились две девушки — длинноногая белесая и полненькая. Длинноногая толкнула подружку, та залилась смехом.
«Где я их… — мелькнуло у Тимофея. — Ах, те… когда текло мороженое…»
Невольно взглянул на брюки. За спиной услышал насмешливый голос:
— И каждый вечер в час назначенный.
Это — белесая. Толстенькая подхватила:
— Иль это только снится мне.
«Дуры, Блока в сатирического поэта превращают», — подумал Тимофей и, по-медвежьи повернувшись, начал выбираться из клуба.
Одному больше идти не хотелось. Он уговорил Юльку. Решился не без колебаний. По отношению к Юльке это нехорошо, но попади она в такое положение, он ведь тоже бы пошел с ней. Правда, она иначе к нему относится. Ну ладно, это уж тонкости…
Все-таки, когда подбежала Юлька — миленькая, оживленная, Тимофею стало совестно. «Морочу голову девке. Вон Ваня на нее заглядывается».
Юлька просунула свою маленькую крепкую руку под локоть Тимофея. Ловкая, «ладненькая», как говорили о ней на стройке, искрящаяся Юлька будто притягивала к себе взгляды встречных.
«Как бывает, — грустно думает Тимофей. — Такая девушка рядом, а я все ищу, ищу, по существу, незнакомого человека, ищу то, не знаю чего».
— Ну, Тим, почему?
— Что «почему»?
— Да ты не слушаешь меня.
Юлька, оказывается, второй уже раз спрашивала, почему Тимофей смотрел в сторону площади. Разве он не знал, что она придет с противоположной?
— Ну, смотрел и смотрел…
— Подожди, а куда ты сейчас смотришь?
Юлька остановилась.
— Хочешь мороженого?
Юлька выдернула руку из-под Тимофеева локтя.
— Хочу, чтобы мне отвечали на вопросы.
Юлька помрачнела, но в клубе снова оживилась. Танцевала она, как и все делала, ловко и мило. И во время танца, и в перерывах они болтали обо всем, с легкостью молодости, перескакивая с одного на другое.
— Я вчера повесть Генриха Бёлля достала «Бильярд в половине десятого».
— Только собралась!
— Нельзя же читать, сколько ты.
— Я сейчас меньше читаю.
— Ты знаешь, я «Неделю» выписала.
— Известинскую? Как тебе удалось? На нее же огромный спрос.
— Ваня помог.
— Хорошо иметь поклонников.
— Неплохо.
— Ваня
— Что ты мне его нахваливаешь? Сама знаю. Рад кого-нибудь нахвалить.
— Я только по справедливости…
— По справедливости. Он, конечно, хороший. Только знаешь, он со мной разговаривать совсем не может.
— Молчит?
— Нет, хуже, — искренне сказала Юлька. — Заикается. Со всеми говорит ничего, а со мной так заикается… Пойдем, это мой любимый вальс.
Играли драматический вальс Шварца, тот самый волшебный вальс, что они танцевали с Ниной.
— Этот… Нет… Этот… вальс мы пропустим.
— Почему?
— Я не хочу этот вальс.
Юлька вся сникла.
— Знаешь, громоотводом я еще соглашалась быть, но заменителем… — Решительно и быстро она стала пробираться к выходу.
Тимофей шел за ней, терзаясь угрызениями совести, смотрел на ее опущенную головку, худенькую, словно сопротивляющуюся горькой обиде спину.
— Не провожай, — сказала Юлька.
И это было сказано так, что Тимофей молча повернул к своему общежитию. «Эх, зря обидел девчонку. И как она догадалась?» — думал он.
А сам внимательно осматривал людской поток.
Вода закипела, но картошка была еще твердой. Нина убедилась в этом, ткнув вилкой в неподатливые картофельные бока. «Что она сегодня? Пора уже на работу».
— Не варится. Ну, беги, беги. Я доварю. — Массивная Любовь Ивановна топталась тут же возле своей электрической духовки.
— Вот моих ватрушечек попробуй, — как-то вскользь предложила она.
— Нет, нет, спасибо.
— У-у, Нинка, опять картошка! — появился на кухне Гриша.
— Не Нинка, а Нина. Сколько я тебе буду говорить.
И тут же стало жаль брата. Только после гриппа, в садик еще не ходит и сидит на одной картошке.
Погладила короткие мягкие волосенки. Заглянула в лицо. Как он похож на папу! Лобик крутой, и подбородок так же чуть выдается вперед, и даже едва заметная родинка на щеке на том же месте. И тут только перехватила Гришин взгляд. Мальчонка по-детски откровенно, жадно смотрел на ватрушки. «После работы обязательно сделаю ему что-нибудь вкусное. Только что и где взять…»
— Покушай, покушай, Гришенька, — предложила Любовь Ивановна и, положив на тарелочку три ватрушки, протянула мальчику.
Однако тон настолько противоречил гостеприимным словам, что Гриша неуверенно пролепетал:
— Я не хочу. Не надо.
— Кушай, кушай. Ты их уже съел глазами-то.
И это «съел глазами», и то, как Гриша, обжигаясь и давясь, поглощал рябые ватрушки, жгло, давило Нину новой тяжелой обидой. «Как я допустила это! Нужно было что-то предпринять, занять денег. Еще недавно предлагал Михаил Борисович, а неделю назад — Иван Савельевич. Отказалась — гордая какая! Можно что-нибудь продать, наконец. …Как я сегодня буду работать? Как после этого предлагать торты, пирожное, шоколад, улыбаться покупателям?»