Дни испытаний
Шрифт:
— Дома.
— Дома? — директор помолчал. — У меня однажды, лет двадцать назад, недостача случилась на сумму — это я запомнил на всю жизнь — на сумму пятьдесят два рубля одиннадцать копеек. В старых деньгах, конечно. Так я ночь не спал. А утром за три часа до открытия магазина прибежал выяснить. Три часа на морозе стоял. Да… А некоторым ничего, спят, как солдаты в госпитале.
— Извините, Юрий Филиппович, — проговорила, путаясь, Нина. — Я… я считала… что…
Юрий Филиппович смягчился.
— Ну, расскажи, что там стряслось?
— Всю ночь думала, не могу понять.
— Должна же ты хотя бы предполагать.
Нина молчала.
— Да, рано, видно, мы тебе присвоили звание-то, — снова жестко сказал Юрий Филиппович. — Ну что случилось? Может, вешала небрежно, с походом?
— Я аккуратно вешала. Вы видели, как…
— Да, с весов такая сумма не набежит… — вслух размышлял директор. — Ну, а выручку ты аккуратно сдавала?
«Все думают о том же! Все о том же!» Нина опустила плечи.
— Аккуратно, но что я могу доказать…
Зазвонил телефон.
— Арбитраж? Нет, не забыл. Сейчас приеду, — сказал директор в трубку.
— Ну вот что, Нина. Сейчас я уезжаю. Очень важное дело. А ты подумай, откуда все-таки могла взяться такая недостача. Зайдешь ко мне завтра в это же время. Но без опоздания…
Нина вдруг заторопилась в магазин. Учет, вероятно, кончился. Как там без нее? Покупатели нервничают.
Служебный ход был закрыт. Нина вошла с главного. И, пораженная, остановилась у дверей. На ее рабочем месте была другая продавщица. Уже немолодая, она энергично орудовала у весов. Галя Воронцова, бросив своих покупателей, подбежала к Нине.
— Такой закон, — виновато, как будто сама выдумала этот закон, пояснила она. — Тебя не имеют права допускать к весам, пока все не выяснится.
Нина молча вышла. Еще один незаслуженный удар нанесла ей судьба. А Горный! Неужели он не мог даже предупредить ее, чтобы не ходила в магазин, чтобы не испытала еще и этого унижения. И сейчас он даже не пытается найти ее, поговорить с ней…
Куда же теперь? Что теперь делать?.. И вот снова, как после смерти отца, Нина сидит в халате возле своего аквариума. Те же грустные, одинокие мысли приходят к ней.
Давно уже она не оставалась надолго со своими рыбками. С тех пор, после папиной смерти. Впрочем, не так уж давно, всего какие-то полгода отделяют Нину от тех дней. А сколько нового горя, обид нанесли ей люди. Сколько… Нет, не стоит думать об этом. Вообще, не надо думать. Как хорошо не думать! Вот они, молчаливые друзья. Они ни о чем не спрашивают, им не нужно ничего объяснять.
— Как поживаете, Николай Савельевич? — мысленно обращается Нина к лялиусу. — А вы, Любовь Ивановна, все такая же поворотливая, хотя и солидная. Вас-то я вижу каждый день. А вот тебя, Рыжий, — Нина смотрит на розовую данию, — тебя так ни разу нигде и не встретила. Теперь, наверное, я бы и не узнала тебя. Ты, конечно, уже забыл незнакомую чудачку, которая послала тебя за мороженым и исчезла. А ты, Леночка…
Как хорошо сидеть возле
Вечером прибежали Галка и Верочка. Нина ждала, что они принесут какую-нибудь весточку от Горного. Весточки не было. Но зато девушки рассказали, как Горный в присутствии Гали звонил начальнику торга и рьяно отстаивал Нину: «Не допускаю мысли, чтобы она могла украсть». Нину резануло это слово — украсть — но все-таки ей стало немного легче от того, что Александр Семенович воюет за нее.
Девушки расспрашивали о том, что сказал Юрий Филиппович. Радовались, что дело попало к нему. «Он разберется. Поможет. Да и самим надо. Мы же знаем тебя». Говорили очень долго, горячо, особенно Галя.
— Надо бороться, надо доказывать, — то и дело повторяла она. И вдруг спохватилась: — Вот с кем надо поговорить, с Зубом. Завтра же пойду к нему.
Девушки ушли поздно. Нина проводила их. Потом, сделав порядочный крюк, завернула в тот сквер возле кино, который они с Александром Семеновичем называли «нашим»: может быть, он ждет ее там.
Горного в сквере не было.
Больше двух часов, не отвечая на многочисленные телефонные звонки, никого не принимая, бьется Юрий Филиппович с Ниной.
— Может, так бывало, что фактуру возьмешь, а товар забудешь. — Юрий Филиппович тянется рукой к отсутствующим счетам. «Эх, так бы и откинул одну костяшку направо», — невольно думает Нина.
— Так не могло быть.
— А какие отношения у тебя были с Горным?
— Самые лучшие.
— Я слышал об этом, — Юрий Филиппович наклоняет бритую голову, словно рассматривает что-то на столе. — А вот не отразились ли эти отношения на службе. Может быть, вы так, дружески что-нибудь не оформляли, оставляли на завтра, послезавтра. Потом ты подписывала не глядя.
— Ну что вы? Он так же, как и вы, аккуратен во всем. Он не раз говорил — дружба-дружбой, а служба службой.
— Да-да. Задала ты нам задачу, — говорит Юрий Филиппович. Внутри магазина хищения не могло быть — это ясно. Там некому Куда исчезли деньги, черт их побери?..
Следователь прокуратуры Иван Ларионович Дырин больше всего ненавидел свою фамилию. «Надо же — Дырин! — с возмущением размышлял он. — Дырин — как будто я пустое место».
Несколько дней назад у Дырина был неприятный разговор с начальником отдела.
— Не идет у вас, товарищ Дырин, не идет, — констатировал начальник. — Не могу понять — почему, но не идет. Хватаетесь вы как-то за мелочи. А сути не замечаете. Что же, посмотрим еще некоторое время, а там придется решать. Решать придется.
Впрочем, на невеселые мысли наводили Ивана Ларионовича не только его фамилия, но и постоянные неудачи в работе.
В свое время Дырин был оперативным работником ОБХСС. Однако за два года на этой должности ему не удалось раскрыть ни одного дела. Нередко Иван Ларионович слышал от товарищей: