Дни мародёров
Шрифт:
— Видали, а?! Он — Ремус Люпин! Все помнят Люпина? Люпин, ничтожный магл, который утверждал, что такие как мы и права не имеем на жизнь! А?!
«Спокойно, Ремус, держи себя в руках…»
—…а потом отбил у нас нашу же добычу, перебил половину моих детей в компании с ублюдками-мракоборцами! Все помнят его, ты помнишь его, Грум?
— А то как же.
Сивый снова повернулся к Ремусу и вдруг схватил его лицо когтистыми лапами.
— Ну! А похож-то как, жуть! — он выпустил он. — Ну же, расскажи нам, Ремус! Как нынче поживает твой папаша? Как это он спустил тебя с цепи, а, а?!
Это был момент истины. Или Сивый поверит ему, или нет.
— Я
Повисла небольшая пауза.
— Да-а… — медленно протянул Сивый, облизал ощеренные в улыбке зубы, отвернулся от Ремуса и налил какого-то пойла в свою кружку — такую же, из какой Валери поила Ремуса. — Ты волк. Я по-омню тот день, когда ты стал волком. Этому Люпину стоило быть осторожнее и не бросаться в мой адрес подобными словами, но я думаю, он раскаялся в этом и не один раз с тех пор, как однажды ночью заглянул в комнатку своего маленького сына и увидел, что с ним сталось. Тогда-то он наверняка понял, что мы заслуживаем права на жизнь. Да ещё как! — он засмеялся.
По телу Ремуса прошла дрожь — рябь, которая прокатывается по разлитому керосину, когда слишком резко проводишь над ним зажженным факелом. Он не хотел это слушать. Но слушал и слушал жадно, потому что отец никогда не рассказывал ему подробности.
— Знаете, тринадцать лет назад этот парень был маленьким пухлым мальчуганом с золотистыми кудрями — один в один, как у его паршивого папаши, — Сивый посмеялся. — Помнится, я влез в его комнатку через окно. Мальчишка так мило спал в своей кроватке, чистый ангел! И ещё он пах воробьями, знаете, как пахнут птицы, когда сворачиваешь им шею и разворошишь перья. Ну какой ребенок так пахнет, человеческие дети пахнут молоком. А я сразу понял, что передо мной — будущий волчонок. Сейчас он пахнет только шерстью и солью, как и полагается, но я все равно могу немного уловить этот запах… неповторимый запах детства! — Сивый вдруг рыкнул и сердито взмахнул кулаком. — Как же мне трудно было решиться на этот укус, как же трудно! Я боялся, что все испорчу и убью тебя — таким славным ты был! Думал, что не остановлюсь! — тут Сивый ввинтился в него ещё больнее. — Я даже подумал, ну его, пусть пропадет в этом тупом и жестоком человеческом мире, я найду способ показать Люпину, что к чему! Но я так люблю эти пухлые детские бока, ничего не могу с собой поделать, нич-чего, — и он развел когтистыми руками.
Кто-то из сидящих за столом волков понимающе хмыкнул.
— Я так увлекся, что чуть было не отправил мальчишку на тот свет, — продолжал Сивый. — Детские крики… они лишают меня рассудка. Особенно люблю, когда они вырываются, эти человечки. А потом в комнату ворвался его бешеный папаша с оружием и всё испортил. Мне пришлось бежать, я не успел забрать своего новорожденного сына с собой. Но я знал, что со временем он сам найдет меня. И вот, он вернулся к нам, тринадцать лет спустя. Вернулся домой, — он резко взглянул на Ремуса,
Повисла небольшая пауза.
Валери молчала.
Ремуса тихо, почти незаметно трясло.
Сивый подошел к нему почти вплотную.
— Вот только почему? В байки о том, как плохо тебе жилось я не поверю, от тебя так и тхнет этой паршивой, — капелька его слюны попала Ремусу на щеку. — Волшебной школой. Что тебе надо здесь теперь, Ремус Люпин после того, как тринадцать лет ты и не вспоминал про своих братьев? Зачем? Ты? Пришел?
Ремус молчал целую вечность.
Секунду или две.
— Я устал… — едва слышно вымолвил он. Ещё никогда ему не было так тяжело держать себя в руках, от ненависти и рвущейся наружу злости на глазах выступили слезы, но Сивый истолковал их иначе. Как и все, кроме одного человека.
— Я устал бороться. И жалею, что не вернулся раньше… — тут ему пришлось собрать всю силу воли, —…отец. Я устал от тех, кто считает меня ничтожеством, устал и больше не выдержал бы там ни минуты.
— Жалеешь, — хмыкнул Сивый. — Устал. — он помолчал ещё немного, глядя на Ремуса, который в свою очередь смотрел на него в упор из-за пелены злых слез, сжав зубы и стиснув кулаки. — Ну что. Хорошо. Ладно. Можешь оставаться. В конце— концов, лучше поздно, чем никогда. Добро пожаловать домой, сынок. Ты молодец, — отпустив его, Сивый шагнул прямо к Валери и легонько похлопал её по щеке. — Ты тоже молодец, дочь моя, спасибо тебе. Устрой его как следует и покажи, что к чему. А теперь идите, — и он отвернулся, ещё разок напоследок взглянув на Ремуса.
Выдержки Ремусу хватило до ближайшего ельника.
Он рвался через лагерь, трясясь от омерзения и ненависти и ему плевать было, кто и что о нем подумает. Отойдя от палаток на приличное расстояние и прорвавшись сквозь колючие снежные лапы, Ремус в сердцах пнул ближайшую ёлку, так что с неё осыпался снег и иголки, ударил обоими кулаками по стволу, раз, другой, третий, сбивая кожу, а потом просто свалился в снег и зашелся сухой истерикой, ударяясь плечом об ствол.
— Мразь, мразь, мразь, как же я ненавижу тебя, — рычал он сквозь стиснутые зубы. — Ненавижу, ненавижу, ненавижу-у! — он вцепился в волосы и зашелся тупым, отчаянным и почти не слышным воем.
Потому наверное и не услышал её шагов. Валери шла за ним через весь лагерь, но так, чтобы не привлекать лишнего внимания. Ноги её погружались в снег почти беззвучно — настоящий охотник никогда не перестает им быть.
Когда она приблизилась, Ремус перестал всхлипывать и настороженно замер, поглядывая на носки её ботинок.
Валери молча посмотрела на него сверху-вниз, а потом опустилась на корточки и ему на волосы легла теплая, мягкая рука.
Это прикосновение после той, другой, чужой Валери доконало Ремуса.
Черт возьми.
Он сидел и рыдал перед любимой женщиной, как последний сопляк, и ничего не мог с этим поделать.
— Сивый встречает так всех новичков, — говорила Валери, пока Ремус собирал в кучу свои расхристанные чувства. — Тех, кто не выдерживает первой встречи, уводят далеко в горы и бросают голышом. В лесу полным-полно обычных волков и когда они голодны, не побоятся тронуть даже оборотня, — губы Валери тронула горькая, злая усмешка. — У Сивого свое, особенное понимание справедливости.