Дни мародёров
Шрифт:
Ну или почти все. Даже самые лучшие механизмы дают сбой — и не всегда это плохо.
И Мадам Помфри сама в этом убедилась, когда раздвинула третью ширму и застыла, как вкопанная, глядя на развернувшуюся перед ней сцену.
Лили Эванс, которую только этой ночью доставили в Крыло с признаками проклятия, спала в обнимку с Джеймсом Поттером! Прямо на больничной койке! Нет, конечно, сразу понятно, что это — ничего страшного, просто невинный, совместный детский сон, в конце концов, Эванс была под одеялом... по крайней мере большая её часть, а Поттер — сверху, но ведь это неслыханно! Ученики разного пола спят в одной кровати, да еще и обнимаются так, словно чуть ли не каждую ночь спят вместе! Да еще и Поттер! Что за несносный мальчишка?!
Капкан ей на него, что ли, ставить у выхода?
Мадам Помфри уперла руки в бока, клокоча от возмущения и не зная, что её злит больше — то, что Лили Эванс сплеталась ногами с Джеймсом Поттером самым бесстыдным образом, или ноги Поттера в уличных ботинках прямо на её одеяле. Во всяком случае, еще чуть-чуть — и она точно нашла бы причину как следует отшлепать их обоих, если бы Лили Эванс вдруг не поморщилась, потревоженная внезапным наплывом света, и не прижалась к Джеймсу Поттеру, а он, весь взъерошенный и всклокоченный от неудобного сна в одежде на узкой кровати, не попытался натянуть на неё и себя одеяло.
Раздражение медсестры разом сошло на нет. Она растерянно заморгала и опустила руки.
Мерлин, ведь они совсем еще дети, вдруг подумала она.
И выглядят совсем не как этот Сириус Блэк с его светловолосой девчонкой, а как... котята, выросшие из своей старой корзины, но так и не разучившиеся спать вместе. А вдруг это любовь? Милая и трогательная, детская любовь. Они ведь не сделали ничего страшного?
Мадам Помфри, разом растерявшая весь свой боевой пыл, потерла руки, встревоженно оглянулась на дверь, от души надеясь, что Минерве не приспичит навестить своих студентов прямо с утра, вздохнула и отошла от постели, тихонько задвинув за собой ширму...
Гул колокола разлился над лесом и последний на сегодня урок по уходу за магическими существами подошел к концу.
Ремус захлопнул тяжелую книгу, лежащую у него на коленях и принялся собирать разбросанные листы пергамента с рисунками частей тела гиппогрифа. Он чувствовал, что Валери на него смотрит, но упорно не желал поднимать взгляд. Класс шумел, поднимаясь с поваленных деревьев, все смеялись, галдели и торопливо прощались с учителем, предвкушая вкусный ужин. Ремус закончил собираться, встал с места, вскидывая на плечо сумку и следом за остальными пошел к выходу из леса. Валери осталась позади — она собирала гиппогрифов, чтобы отвести их в загон, а те взволнованно хлопали крыльями и покрикивали, недовольные внезапно поднявшимся шумом. Ремус шел, поджав плечи и спрятав нос в складках шарфа, а сам думал, что Валери, должно быть, здорово удивило его появление на уроке сегодня, ведь он игнорировал её занятия больше недели. Причины у него были. Он все еще злился на неё за то, что она его оттолкнула. Все её доводы казались ему попросту смешными. Но раз уж она так хотела, чтобы они не общались, хотела, чтобы он оставил её в покое — пожалуйста, он оставил. Но очень скоро понял, что так только хуже ему самому. К тому же, чтобы он там ни чувствовал, её предмет ему необходим, если он все еще хочет сдать ЖАБА и поступить в Отдел контроля и регулирования магических существ. А поступить он хотел.
В общем, как только он как следует убедил себя, что все дело только в её предмете и выхода у него нет, собрал сумку и чуть ли не бегом направился в лес, где Валери вот уже целую неделю вела уроки, посвященные поведению гиппогрифов в естественной среде обитания. Тема была жуть какая интересная, но Ремусу стоило большого труда сосредоточиться на принципах циркуляции крови гиппогрифов, а не на том, что Валери в своих узких черных брюках и огромном вязаном шарфе поверх рыбацкого свитера выглядит точь-в-точь, как втогда, в колонии, и что от мороза у неё разрумянилось лицо и покраснели губы...
Она начала урок и все было как всегда, а потом вдруг её взгляд упал на Ремуса. Они смотрели друг на друга всего пару секунд, а потом
Чтобы окончательно не потерять над собой контроль, он приказал себе просто не смотреть на неё и сцепив зубы конспектировал лекцию, поднимая голову только лишь затем, чтобы посмотреть на золотистого гиппогрифа и уяснить, что его перья обладают почти тем же магическим свойством, что и шерсть грифона, способная вырабатывать тепло.
Класс уже ушел далеко вперед, но Ремус не спешил их догонять и возвращаться в замок...
С тех пор как Лили забрали в Крыло прошла уже почти неделя, но за эту неделю ей не только не стало лучше, наоборот, проклятие укрепилось в её теле и теперь пожирало её просто на глазах. Ремус пришел в ужас, когда увидел её вчера, страшно исхудавшую, с крошечными запястьями и костлявыми пальцами, торчащими скулами и кошмарными кругами под глазами. Лили видела, как он шокирован, как бы Ремус ни пытался это скрыть, но не обижалась и шутила, что совсем скоро она сможет пролезть в игольное ушко и попасть в книгу рекордов Гиннеса. Она сидела в постели, спрятав острые коленки под пледом, улыбалась, рассказывала, как прошлой ночью Джеймс притащил ей Живоглота, по которому она так соскучилась, а кот принялся носиться по всему Крылу. Ремус сидел рядом и слушал, а сам не мог выдавить ни слова из-за застрявшего в горле комка. Эта была не та Лили, которую он привык видеть, да и видел совсем недавно, когда приходил навестить в первые же дни. Всего за несколько дней проклятие вытянуло из неё несколько лет жизни и это было заметно не только у Лили. Все заболевшие выглядели так, будто по ночам кто-то высасывал из них через трубочку силы.
Но Лили — это еще полбеды. Еще был Джеймс. При ней он оставался таким же, как и всегда — острил, шутил, балагурил, доводил мадам Помфри до трясучки. А когда приходилось ненадолго оставить Лили, пойти на важный урок или в гостиную, ему уже нечем было глушить себя и отчаяние прорывало как болезненный нарыв. Несмотря на поддержку друзей, Джеймс остался один на один с тем фактом, что Лили, быть может, осталось жить всего... сколько? Несколько дней? Неделю? Никто не знал, когда проклятие достигнет пика и убьет её. Это чуть было не случилось во вторник.
Джеймс как обычно торчал у неё, когда Лили вдруг стало плохо и у неё начался приступ. Обычный приступ. Она закашлялась, но кашель не останавливался и крови было все больше и больше. Джеймс разбудил мадам Помфри, когда ей кое-как удалось остановить кашель, кровь полилась у Лили из носа, даже белки глаз покраснели. Когда в Крыло примчалась Макгонагалл и остальные Мародеры в пижамах, Лили начала терять сознание, что было самым страшным в таком состоянии. Джеймс тряс её и требовал смотреть на него, не отключаться, но когда у неё при всем при этом опять полилась кровь изо рта, Джеймса пришлось буквально выволочь из Крыла. Ремус был там, видел его глаза, его лицо в тот момент и подумал, что даже собственные превращения теперь не будут его пугать так, как это выражение...
Это была страшная ночь. Никто не верил в то, что Лили выживет и просто ждали, когда выйдет мадам Помфри или Макгонагалл, и скажет, что...
Но как это бывает в детективных романах, когда герой падает с обрыва и в последний момент хватается за какой-нибудь корешок, так вышло и с Лили. Каким-то образом она ухватилась за жизнь и к утру вытянула себя из пропасти.
После того, как опасность миновала и Лили уснула под действием зелья, они вернулись в гостиную. Там Джеймс надрался в хлам и немного поломал их спальню, а потом и сам попал в Крыло, потому что сломал себе палец и сбил костяшки так, что не мог даже палочку в руке удержать. После этого случая он уже не вылезал из Крыла. Почти перестал есть и спать, забил на команду, тренировки и уроки. Теперь уже никакая сила на свете не могла заставить его пойти на лекцию по чарам и потерять целых полтора часа жизни с Лили Эванс.