Дни мародёров
Шрифт:
Сегодня Мальсибер к ней не явится, а все слизеринцы уже наверняка разбрелись по комнатам. Значит, никто её не заметит.
В коридоре Роксана услышала, как в гостиной опять что-то разбилось, и замерла, как кошка в высокой траве.
Судя по звукам, в комнате кто-то был. Одно из двух — либо самого Мальсибера выписали раньше, либо всю его компанию. От мысли, что может произойти, если они её заметят, Роксану пробрала дрожь. Она развернулась и на цыпочках пошла обратно в комнату, но было поздно.
— Прячешься от кого-то, Мальсибер?
Роксана застыла.
— Выходи. Я тебя слышал, — добавил голос. — Выходи, составишь мне компанию.
Роксана тяжело сглотнула, зажмурилась, а потом расправила плечи, развернулась
Сириус захлопнул резную дверцу сейфа, где слизеринцы хранили школьную контрабанду, и оглянулся. В руке у него была початая бутылка магловского виски, волосы Блэка растрепались, он явно пренебрегал бритвой пару дней, на челюсти у него подрагивали мышцы, а глаза блестели, как лезвие какого-нибудь холодного оружия. Смотреть в них было трудно. А он, как назло, не отводил взгляд и следил за Роксаной пристально и страшно, прямо как кот за мышью.
— Присаживайся, милая, — издевательски-вежливо сказал он, когда осмотрел её с головы до ног. До её голых, босых ног, которые немедленно покрылись мурашками под его взглядом. — Нам с тобой нужно поговорить.
Роксана дрогнула, сбросив оцепенение, сделала пару шагов, а затем пересекла комнату и опустилась на скользкие диванные подушки. Все — под пристальным, немигающим взглядом Блэка. Его спокойствие вкупе с этим жутким взглядом, очень её пугало. Но даже страх не пересиливал то, другое чувство. Сириус уже успел сменить магловские тряпки на черные брюки с подтяжками и белую рубашку, в которых обычно ходил в школе. Когда-то он пошутил, что это просто его стиль. На самом деле, только он один во всей этой школе, и наверняка за её пределами, мог выглядеть в подтяжках сексуальным. В них он всегда выглядел так, как будто только что сбежал с очень важного приема и отымел дочку друзей его родителей на их же шубах, запив это дело брэнди, украденным из бара. Добавьте к этому безнадежно измятую, расстегнутую рубашку и рукава, закатанные ровно настолько, чтобы было видно татуировку. Все эти мелочи Роксана фиксировала совершенно бессознательно, наверное, потому что они не виделись две долбанных недели, и она скучала по нему. В другом, лучшем мире она бы уже мурчала, как кошка и расстегивала пуговицы на его рубашке, но в этом мире, паршивом и тупом, она должна была своими руками убить то живое и настоящее, что их связывало.
Она хуже, чем Забини.
— Всегда было интересно, что творится в башке у человека, который выжигает у себя на коже знак того, что ненавидит маглов, но при этом держит в шкафу лучший магловский виски, — сказал Сириус, наливая виски в стакан. Он налил много. Гораздо больше, чем она себе позволяла все эти дни. — Не расскажешь мне, пока мы будем пить? И не говори, что не хочешь.
Роксана подняла на него угрюмый взгляд, взяла стакан и сделала несколько крупных глотков, таких крупных, как будто пила воду. Виски обожгло ей горло, она чуть не подавилась, но зажмурилась и не опускала руку, пока не допила все до капли.
— Что ты тут делаешь? — спросила она, вытерев рот ладонью. Голос её окреп и налился силой.
— Забавный вопрос. Я мог бы задать его и тебе, — Сириус продолжал следить за ней. — Но ответ знаю и так. Ты приходишь сюда каждую ночь, пьешь, куришь, а иногда плачешь…
— Я не плачу! — мигом ощетинилась Роксана, но Сириус её не слушал.
— … это знаю, потому что мы иногда посылаем сюда Хвоста под мантией, и он тащит из этого гребаного шкафа все самое ценное, — его глаза сверкнули, как доставаемая из ножен сталь. — Похоже, с некоторых пор слизеринцы делают тоже самое.
Роксана коротко оглянулась. По-прежнему держа её на прицеле, Сириус отпил из бутылки. А потом с громким стуком поставил бутылку на ближайший столик, шагнул дивану и уперся ладонями в его спинку, так, что голова Роксаны оказалась между его рук. Ощущение замкнутости породило в ней страх, который просыпался всегда, когда она оказывалась
— Ну? Может быть, расскажешь мне, как прошли похороны твоей матери? — Сириус клонил голову набок. — Ты ведь уезжала на похороны? А вернулась счастливой невестой. Хотя, «счастливой» — это громко сказано. Да и «невестой» — тоже. Несчастной шлюхой — так будет точнее.
Роксана вскочила, но Сириус легко, почти небрежно бросил её на место.
— Я не шлюха, — прорычала она, во все глаза глядя на Сириуса. Ей была ненавистна эта ситуация. Ненавистен Мальсибер. Сириус. Она сама. Гребаная жизнь, которая засунула её в этот водоворот и силой держит её голову под водой.
— Похоже, ты не в настроении рассказывать, — он приподнял двумя пальцами фамильный кулон, висящий у неё на шее. Роксана подумала, что он сейчас сорвет его, и она была бы не против, но Сириус позволил хрустальной капельке выскользнуть из пальцев. — В таком случае, давай я сам попробую рассказать эту захватывающую историю? Ита-ак. Ты действительно поехала на похороны, — он налил себе виски. — И там собралось все это гребаное общество. Тебя это общество с некоторых пор считает паршивой овцой, и поэтому никто с тобой не общался. Ты чувствовала себя несчастной и одинокой, а тут еще я не захотел тебя поддержать, и твоя семейка тебя ненавидит…
Сириус отпил из стакана. Глаза у него блестели, голос просел. Роксана смотрела на него, и её сердце разрывалось от жалости.
— …в общем, все вокруг — уроды. И тут внезапно из-за какого-нибудь кустарника, — виски заплескалось, проливаясь, — выходит этот сраный ушлепок. Мальсибер, я имею в виду.
Не считая открестившихся папаши и брата, он — твой единственный знакомый. Ты ждешь, что он будет издеваться, но он тебе посочувствовал. Бедная детка. Ты была удивлена. Ты и понятия не имела, что этот мудила умеет сочувствовать. Наверняка после этого вы уединились где-то в доме, неподалеку от бара. Там вы оба нажрались в дерьмо, и Мальсибер, конечно же, поведал тебе грустную историю о том, как сам потерял мать. А потом вы перепихнулись. Случайно, ведь вы надрались, и тебе было хреново, а ты — не шлюха, чтобы трахаться, с кем попало, — он салютовал ей стаканом. — И потом тебе стало еще хреновее, потому что ты ведь терпеть не можешь этого ублюдка, наверняка ты бы еще ввернула и то, как тебя стошнило прямо возле кровати. А затем, заливаясь слезами, рассказала бы о неделе совместной жизни на юге Франции и внезапно сошедшем на тебя озарении. О том, что под маской чудовища скрывался гребаный единорог, и что он — твоя родственная душа. Ведь он так хорошо тебя понимает! Намного лучше, чем тип, который снова и снова пытается оторвать тебя от семьи.
Сириус замолчал. Роксана не смотрела ему в глаза. Она смотрела на тонкую, почти и не видную глазу линию на своей правой руке. Думала о приоритетах.
— Это дерьмо ты собиралась мне продать после своего возвращения? — поинтересовался Сириус после паузы. — В это я должен был поверить?
Роксана подняла на него взгляд.
— Да, — честно ответила она.
— И ты действительно думала, что я во все это поверю? Поверю в то, что в ту ночь ты спала со мной, и до этого весь месяц мы трахались, а на следующий день ты вот так просто взяла и дала этому ублюдку, хотя мы оба знаем, что ты его ненавидишь. И не…
— Тебя я тоже ненавидела, — сказала Роксана, и Сириус осекся.
— Помнишь? И ты меня. Тогда мы и подумать не могли, что будет иначе. Но ведь все изменилось. Ты не думал, что когда-нибудь это снова может измениться?
— Нет, — коротко ответил Сириус.
Роксане казалось, что мир раскачивается, и стены рушатся. Она набрала в грудь побольше воздуха. У неё был запасной план. Запасная роль. Не менее противная, чем первая, та, которую только что озвучил Блэк.
— А оно изменилось, Сириус, — сказала она, так холодно и равнодушно, как только могла. — Я тебя больше не люблю.