Дни, месяцы, годы
Шрифт:
– Четвертый дурачок, повтори еще раз, что ты сейчас сказал, – попросила Четвертая тетушка.
– Мама найдет мне красивую здоровую жену, а я рожу маме внучка и смастерю толстый кипарисовый гроб.
– Гроб должен быть без единой щели, – наказала Четвертая тетушка, – чтобы мои кости десятки лет оставались сухими. И еще, мама завтра приготовит два узелка, отнесешь один Старшей сестре, а другой Третьей.
– Чего? – переспросил Четвертый дурачок. – До них же далеко, как до неба.
– Отнесешь, а я пожарю тебе масленую лепешку.
– Хочу пять масленых лепешек.
– Пожарю пять.
– Только лука и масла положи побольше.
– Возьму
– Я тогда наемся, засну и никуда не пойду, – ответил дурачок.
Четвертая тетушка растерянно вгляделась в лицо своего дурачка, словно перед ней старая запыленная доска. В этот миг небо ненадолго просветлело, как бывает перед темнотой, и Четвертая тетушка вдруг метнулась на кухню, схватила овощной нож, выскочила во двор и взмахнула лезвием перед самым лицом Четвертого дурачка:
– Зачем мама состряпает тебе пять масленых лепешек? – сурово спросила она.
Лицо дурачка стало не то желтым, как земля, не то белым, как снег, глаза закатились, на трясущихся губах выступила пена, он попятился назад и взмолился:
– Мама, не режь меня, ты велела смастерить тебе толстый кипарисовый гроб без единой щели, а еще отнести два узелка Старшей и Третьей сестре.
Четвертая тетушка швырнула нож к жерновам у дверей кухни и сказала:
– Четвертый дурачок, не бойся, мама пойдет и нажарит тебе лепешек.
Зрачки Четвертого дурачка снова вернулись на место, он глядел на мать и облизывал пену с губ.
Четвертая тетушка развернулась и ушла в дом, через минуту вынесла оттуда дырявый мучной чан и закопченный кувшин с маслом. Зашла на кухню и принялась месить тесто: высыпала из чана остатки муки, перевернула его вверх дном и стукнула по столу, чтобы вытрясти последние крупинки, чан треснул, и Четвертая тетушка бросила его под стол. На дворе к тому времени совсем стемнело, но в деревне еще слышались шаги – это мужчины после ужина собирались у входа в деревню посудачить и послушать рассказы о старине. А женщины остались дома мыть посуду, и серебристый перезвон чашек и плошек слепо тыкался по углам темных переулков. Четвертая тетушка зажгла лампу, и пока она замешивала тесто, лицо ее сделалось одного цвета с мукой. Ю Шитоу зашел на кухню, встал перед ней и затянул:
– Что будешь завтра есть, если сейчас всю заемную муку истратишь?
Четвертая тетушка даже не взглянула на него и ничего не ответила. Тесто вышло жестковато, и она плеснула в миску две горсти воды.
– Что у тебя на уме? – спрашивал Ю Шитоу. – Что с тобой приключилось?
Четвертая тетушка бросила тесто на доску, раскатала, вылила в него все прошлогоднее масло, затем отщипнула кусочек теста, до блеска обтерла им стенки кувшина и швырнула кувшин к мучному чану, словно старую разбитую чашку. По тесту она рассыпала пригоршню соли, потом зачерпнула еще одну, помедлила и бросила третью. Ю Шитоу закричал:
– Куда столько! Хочешь, чтобы сын от жажды помер после твоих лепешек?
Четвертая тетушка молча покосилась на мужа, взяла и всыпала в тесто всю соль из горшка, хотела было бросить пустой горшок туда же, под стол, но сперва повертела горшок в руках, увидела на нем две трещины и все-таки отправила его под стол.
– Тебе жить надоело? – спросил Ю Шитоу. – Как я погляжу, надоело. А если помрешь, что будет с Четвертым дурачком?
Четвертая тетушка достала из-под стола пару крупных луковиц, мыть не стала, только почистила и мелко покрошила их в тесто, потом закрутила тесто жгутом, разделила на пять кусков
– Вторая дочь выздоровела, – прошептала Четвертая тетушка.
Ю Шитоу остолбенел.
– Пора вылечить Старшую, Третью и Четвертого дурачка, – сказала Четвертая тетушка.
Он отступил на полшага, испуганно глядя ей в лицо.
– У тебя костей почти не осталось, теперь моя очередь, – сказала Четвертая тетушка. – Сегодня в полночь приведи сюда мясника из соседней деревни. Я слышала, он только вчера умер и лежит на соломенной циновке у себя дома. Пока он еще не остыл, пока в руках у него есть живая сила, приведи его сюда, он знает, что делать.
И сказала еще:
– Наточи поострее нож. Четвертый дурачок болеет тяжелее всех, достанешь мой мозг и, пока кровь не остыла, приготовишь отвар, чтобы он выпил. Дочери болеют полегче, разруби мой череп напополам, заверни каждую половинку в три слоя белой ткани и положи узелки на стол. Когда в голове у Четвертого дурачка немного прояснится, он отнесет узелки сестрам.
Взошла луна.
Горы и деревня купались в лунном свете. Двор Четвертой тетушки тронуло легкой прохладой, бледный изжелта-зеленый ветер крутился во дворе, гоняя вдоль стен куриные перья и сухие травинки. Ночные голоса спустились в деревню с хребта и разбрелись по кухне – перешептываются, гуляют по очагу, по мехам, по столу. Четвертая тетушка зажгла огонь и взялась раздувать меха: ху-да, ху-да, – будто застучала колотушкой в барабанчик муюй [22] . Ю Шитоу ушел. Уходя, он с нежностью посмотрел на Четвертую тетушку и сказал:
22
Муюй – деревянный щелевой барабан в форме рыбы, атрибут буддийских храмов.
– Мать, подумай хорошенько. Если иначе никак, свари остатки моих костей.
– Да разве хватит твоих костей? – искоса глянула на него Четвертая тетушка, и не то теплом повеяло от ее взгляда, не то прохладой. – Ты умер больше двадцати лет назад, кости столько лет мокнут в земле, в них и целебной силы почти не осталось.
– Подумай, подумай как следует, – говорил Ю Шитоу, – сделанного не воротишь.
– Ступай, позови того мясника, вели ему прийти в полночь, да заплати, чтобы не ушел от нас с пустыми руками.
– Мать, подумай как следует, – умолял ее Ю Шитоу.
– Так ты идешь или нет? – рявкнула Четвертая тетушка. – Не передай твои предки детям эту болезнь, стала бы я затеваться?
Примолкнув, Ю Шитоу трусливо попятился и вышел из кухни. Четвертая тетушка нагрела котел, бросила на дно раскатанную лепешку, и кухня тотчас наполнилась ароматом масла и едким желтым запахом жареного лука.
Четвертый дурачок закричал со двора:
– Мам, готово? Я есть хочу.
– Сынок, подожди еще немного, – отвечала Четвертая тетушка.