Дни, месяцы, годы

Лянькэ Янь

Осень миновала.

Поля засеяли озимой пшеницей.

На эти дни Четвертая тетушка и наметила свадьбу – Третья дочь выходила замуж в деревню Уцзяпу, в сорока пяти ли от Юцзяцуни. Четвертая тетушка с помощниками отнесла в Уцзяпу солому, починила крышу в хибаре Третьего зятя, вскопала его поле, очистила землю от корней, сорняков, камней и черепков, сложила их на краю поля. Почти все приданое, которое требовал зять, было готово, ему осталось только забрать половину осеннего урожая пшеницы. Во-первых, это зерно было обещано за невестой, во-вторых, иначе молодоженам оказалось бы нечего есть.

У Шу пришел из деревни Уцзяпу

в третий день лунного месяца. Чуть свет уже прикатил тачку и застучал в ворота семьи Ю. Ему открыла Третья дочь. Увидела У Шу, и глаза ее вспыхнули, засияли. Несколько дней назад, во время их первой встречи, Третья поняла, что жених – не увечный, спряталась в доме и отказывалась выходить. Сидела и хихикала сама с собой. Когда У Шу уходил, она шла за ним до самого гребня, а вернувшись, всю ночь просидела у кровати, глупо посмеиваясь, и никак не соглашалась лечь спать. Но теперь она уже ничего не стеснялась, и от стыдливого румянца на ее щеках не осталось и следа.

– Мама, пришел! – крикнула Третья, обернувшись к дому, потом вдруг метнулась на кухню, пожарила яйца и степенно поднесла угощение У Шу.

Как груша за ночь дает цвет, так и Третья дочь в одночасье поправилась, будто и не было никакой болезни. От здоровых Третью стало почти не отличить, разве что, улыбаясь, она еще смахивала немного на дурочку, и туфли жениху шила чересчур большими стежками. Зато Четвертый дурачок стал совсем плох. Узнав, что Третья сестра просватана и совсем скоро уедет к мужу, он все дни просиживал у ворот, не ел и не пил, на вопросы не отвечал, а завидев Третью, ни с того ни с сего пускался в плач и даже не старался вытереть свисавшие до шеи сопли, будто с замужеством Третьей сестры у него что-то отняли.

Но все же Третьей пришла пора уходить к мужу. Здоровый человек У Шу доел яйца, вытер рот и, возвращая чашку, ущипнул невесту за пышную грудь, а она улыбнулась и отскочила в сторону. Четвертый дурачок от этой сцены потемнел лицом, застыл посреди двора, таращась на У Шу, сжал кулаки, будто вот-вот бросится в драку.

У Шу трусливо отступил на полшага и сказал:

– Я твой зять, Третья сестра – моя жена.

Четвертый дурачок проревел:

– Ты свинья, собака, осел!

– Мама! – крикнула Третья. – Четвертый дурачок не дает мне замуж выйти!

Четвертая тетушка в это время сшивала ниткой связку новых туфель, приготовленных для У Шу, и складывала их в узел. Услыхав крик Третьей, она вышла из дома и встала под стрехой:

– Четвертый дурачок, поди сюда, мама скажет тебе кое-что на ушко. – И когда тот робко подошел, залепила ему звонкую оплеуху, втолкнула в сараюшку и с грохотом заперла дверь.

Тотчас же оттуда донесся его горький плач – Четвертый дурачок плакал и причитал:

– Хочу жениться, я тоже хочу жениться, хочу жениться на здоровой девушке! – К тому времени солнце уже пробилось во двор, и крики Четвертого дурачка, его слезы и сопли прохладно мерцали в солнечных лучах, будто мокрое от слез полотенце, которое повесили сушиться на веревке.

– Даже не знаю, к добру такое родство или к худу, – сказал У Шу.

– Ты же на Третьей дочери женишься, а не на Четвертом дурачке, так что грузи свое зерно в тачку, – отвечала Четвертая тетушка.

– Я побольше возьму, – заявил У Шу.

– Бери все, что сможешь увезти, – ответила Четвертая тетушка.

Он поставил тачку поперек ворот, привязал к ней веревку, чтобы было удобнее тащить, взял из кузова стопку холщовых мешков и начал пересыпать зерно из чана, что стоял в изголовье кровати. Четвертая тетушка придерживала горловину

мешка, а зять шуровал в чане тазиком для умывания. Комната наполнилась скрипом трущейся о зерно посуды. Аромат прошлогодней пшеницы растекался по дому, будто мутные речные воды, прорвавшиеся сквозь плотину. У Шу наполнил один мешок, затем второй. В конце он поднимал мешок за горловину и встряхивал, чтобы зерно улеглось плотнее и в него могла поместиться еще пара тазиков. Когда наполняли третий мешок, Третья дочь вдруг притащила из кухни скалку. Теперь У Шу насыпал зерно, а она укатывала его скалкой, и если в другие мешки вошло не больше тринадцати тазиков, то в этот влезло целых пятнадцать.

Завязывая мешок, У Шу улыбнулся Четвертой тетушке и сказал:

– А Третья ваша никакая не дурочка.

– Сыпь, сыпь побольше, – ответила Четвертая тетушка. – Только не обижай мою Третью, не бей и не ругай.

– Как можно ее обижать, она ведь моя жена, пусть и помешанная, а все равно член семьи.

Тут снаружи раздался крик: Четвертая тетушка, радость-то какая, Второй зять пожаловал! Четвертая тетушка решила было, что ослышалась, навострила уши – и правда, про ее Второго зятя говорят. Она вдруг растревожилась, выскочила за ворота посмотреть. В самом деле, Второй зять, покачиваясь, шел через деревню – под солнечными лучами он смахивал на крепкое столетнее дерево, от каждого его шага поднималась пыль и дрожала земля. Несколько лет не появлялся, подумала Четвертая тетушка, наверняка что-то стряслось. Но вот гость подошел ближе, и Четвертая тетушка не увидела печали на его лице, наоборот, единственный глаз зятя радостно блестел.

– А чего один, без жены? – спросила его Четвертая тетушка.

Второй зять встал у ворот и улыбнулся хозяйке:

– Она дома отдыхает, понесла и теперь боится далеко уходить, на кислое и острое потянуло.

У Четвертой тетушки будто камень с души упал, лицо озарилось радостью.

– По делу пришел или так? – спросила она зятя.

– Так пришел.

– Если по делу, то говори.

Второй зять уселся на камень у ворот.

– Нет у меня никакого дела.

– Заходи в дом, отдохнешь. Приготовлю тебе, чего пожелаешь.

– Я дома позавтракал, – ответил зять, отирая вспотевшее лицо полой рубахи. – Вторая пожарила мне масленые лепешки.

– Она научилась жарить лепешки? – удивилась Четвертая тетушка. – Заходи, познакомишься с Третьим зятем.

Рука Второго зятя, отиравшая пот с лица, замерла – он увидел тачку у ворот.

– Пришел за вашим зерном?

– Я ему разрешила, – ответила Четвертая тетушка. – И ты себе бери!

– Зерна мне не надо, – сказал Второй зять. – Я за другим пришел.

По лицу Четвертой тетушки пробежала легкая тень, она откинула со лба черные с проседью волосы:

– Говори, говори, что нужно.

Второй зять встал, помолчал немного и выдавил из себя:

– Вторая ваша как понесла, припадки стали чаще, в прошлом месяце было семь раз, за вчера – два раза. Однажды нагнулась к чану набрать воды и плюхнулась внутрь. Другой раз упала прямо у колодца, едва не утонула. – Договорив, Второй зять взглянул на деревню и спросил: – И как нам быть? Как же нам быть? Понесла наконец, а тут такое.

Деревня Четырех Дурачков раскинулась на склоне, крыши домов – словно разбросанные по косогору старые соломенные циновки. Сельчане с лопатами на плечах, погоняя скот, стекались из переулков на главную улицу и уходили все дальше и дальше, пока их припыленные силуэты не растворялись в полях на склонах гор. Второй зять опустил глаза и мягко проговорил: