Дни, месяцы, годы

Лянькэ Янь

– Чем плакать, запасись снадобьем, которое принимала Вторая дочь, и дурачки твои скорее поправятся.

Сказал так и ушел.

Четвертая тетушка уставилась ему вслед и замолчала. На лице ее застыло спокойствие, из-под которого вдруг хлынула неуемная радость. Четвертая тетушка оглядела соседей Второй дочери и сказала:

– Ступайте, я больше не плачу, теперь моя семья спасена.

И деревенские постепенно разошлись. Радость мало-помалу отступила с лица Четвертой тетушки и сменилась бледной решимостью, сковавшей ее черты. Четвертая тетушка приказала:

– Вторая дочь, подойди к маме, – и тут же привлекла дочь к себе, помяла ей ладони, согнула руки в локтях, оттянула веки, помахала

рукой перед ее лицом и увидела, что большие черные глаза дочери с металлическим звоном ходят вслед за рукой. – Ты по ночам по-прежнему боишься мужа? – спросила Четвертая тетушка.

– Я же выздоровела, – покраснев, ответила Вторая дочь.

– Ступай, приготовь матери две чашки лапши с яйцом, поем и пойду домой, – велела ей Четвертая тетушка.

– Мама, останься на ночь, завтра муж с ярмарки вернется, привезет тебе новый платок.

– Нет, надо идти сегодня, мама узнала, как вылечить ваше слабоумие, приготовь мне две чашки лапши, поем и пойду.

Вторая дочь стояла на месте, изумленно разглядывая мать.

– Ступай на кухню, – повторила Четвертая тетушка, – да не жалей яиц и кунжутного масла.

Глава 6

Четвертая тетушка пообедала и тронулась в путь. Небо стояло высоко, облака проплывали редко. Казалось, что ростки пшеницы за ночь заняли весь хребет. Отливая черно-зеленым блеском, они темнели на склонах и на гребне хребта, в лощинах и расселинах. По воздуху расплывался прозрачный запах сырой глины. Вторая дочь проводила мать до гребня, и Четвертая тетушка велела ей возвращаться домой:

– Иди, найдешь брату здоровую жену, считай, будешь ему хорошей сестрой. Не думай, будто сшила пару туфель и твоя совесть чиста.

И Вторая дочь осталась стоять на вершине, а Четвертая тетушка уходила все дальше и дальше. К Старшей дочери она не пошла, только глянула с хребта на склон, где раскинулась ее деревня, и крикнула во все горло:

– Старшая! Маме надо идти, мама нашла снадобье, чтобы вылечить вашу болезнь!

Четвертая тетушка посмотрела, как ее голос шелковой лентой плывет над хребтом, и поспешила домой. Она в одиночестве шагала по хребту и вдруг нестерпимо захотела с кем-нибудь поговорить. Вспомнила, что сегодня Ю Шитоу не пошел с ней ко Второй дочери, и сердце защемило от холода и одиночества. В первый раз за много лет муж не разделил с ней дорогу. Что же с ним случилось, думала Четвертая тетушка. Может, они и после смерти болеют? И крикнула на ходу:

– Эй, покойник, ты где? Захотела с тобой поговорить, а ты и впрямь помер. А когда не надо, ты тут как тут, живехонький! – Так она шла и кричала, запрокинув голову, и вдруг навстречу показался мужчина с плугом на плече, погонявший вола. Он растерянно остановился и уставился на Четвертую тетушку:

– Ты с кем это разговариваешь?

– Пахать вышел? – спросила его Четвертая тетушка. – Я с мужем говорю.

Мужчина огляделся по сторонам и говорит:

– Пустошь иду распахивать. Где же твой муж?

– Значит, целину поднимаешь? Он двадцать лет как помер.

Мужчина вытаращил глаза:

– Ты никак заболела, у тебя жар? Заговариваешься.

– Я ни разу в жизни не болела, и никогда у меня не было так ясно в голове, и никогда еще я так не радовалась.

Пахарь озадаченно зашагал своей дорогой и еще долго оглядывался на Четвертую тетушку.

В деревню Юцзяцунь она вернулась только к закату. Деревня купалась в багрянце, даже свиные корыта и лошадиные стойла за воротами окрасились в розовато-красный цвет. Люди высыпали на улицу поужинать, поговорить о прошлом, о настоящем, послушать, что нового появилось в поселке или в городе. И в это самое время в деревню торопливо вошла повивальная бабка, и все

поняли, что в чьем-то доме скоро будет прибавление. Деревенские дружно собрались в начале деревни и даже про еду забыли – разглядывают дом, где должен родиться младенец, переговариваются: мальчик будет или девочка? До чего же им повезло с детьми: один сын стал кадровым работником в уезде, другой поступил в университет в провинциальном центре, а внучке даже десяти лет не сравнялось, а уже поехала от волости в райцентр на какой-то конкурс. Пока они так переговаривались, из переулка нетвердой походкой вышла восьмидесятилетняя старуха – ребенку, что должен был родиться, она приходилась прабабкой. За ней увязались овца и собака. Обменявшись приветствиями с соседями, старуха направилась к выходу из деревни.

Теплый безмятежный закат окрасил поля густым багрянцем. Старуха неподвижно стояла у околицы и смотрела на убегавшую по хребту дорогу. Собака и овца, словно внук и внучка, почтительно легли у старухиных ног. Наконец с гребня спустилась Четвертая тетушка, на лице ее читались сила и решимость, пыль толстым ватником покрывала ее с головы до ног. Шла Четвертая тетушка очень резво, будто хотела поспеть куда-то за деньгами для важного дела: опоздает – останется с пустыми руками, а если успеет – богатая и знатная жизнь у нее в кармане. Старуха остановила Четвертую тетушку у входа в деревню, достала из кармана два красных яйца [21] и с умоляющим видом сунула ей в руки. Бесчисленные морщины на старухином лице сложились в виноватую улыбку.

21

В Китае, чтобы отпраздновать рождение ребенка, принято дарить родственникам, друзьям и соседям красные яйца.

– Мать Четвертого дурачка, – сказала старуха. – А я как раз тебя поджидаю, жена у внука вот-вот родит.

Четвертая тетушка поглядела на красные яйца:

– Поздравляю тебя, бабушка, дожила до правнуков!

– Вовремя ты вернулась, может, у нее мальчик родится, так ты уж не ходи мимо наших ворот, а за это сын мой даст тебе двести цзиней пшеницы, чтобы вам с Четвертым дурачком перезимовать.

Четвертая тетушка замерла на месте, ее лицо затряслось белой влажной дрожью, а пыль с треском посыпалась на землю.

– Почему это мне нельзя проходить мимо ваших ворот? – бледно спросила Четвертая тетушка.

– Мать Четвертого дурачка, – отвечала старуха, – ты уж извини, мы боимся, вдруг ты заразишь ребеночка слабоумием или еще чем. А пойдешь в обход, кроме пшеницы, дадим корзину кукурузы.

Четвертая тетушка ничего не ответила, ее взгляд, прямой и жесткий, застыл на лице старухи, а кожа налилась синевой, казалось, одного этого взгляда, одной синевы довольно, чтобы сожрать старуху живьем, чтобы обратить ее в бегство. Но старуха на то и старуха.

– Мать Четвертого дурачка, – сказала она, – не ходи мимо нашего дома, и сын мой тебе еще заплатит сверху.

К этому времени взгляды деревенских, распихивая друг друга, пробрались к околице и облепили старуху и Четвертую тетушку. И сами деревенские тоже собрались вокруг посмотреть, чем дело кончится. Будто река по песчаной отмели, по хребту катился шорох заката, и тишину в деревне нарушал только треск разгорающихся дров. Овца и собака в ожидании замерли позади хозяйки, наблюдая за Четвертой тетушкой. Та медленно перевела взгляд на залитую алым деревню и, не говоря ни слова, с каменным лицом прошла мимо старухи, задев ее плечом, а потом размашистыми шагами, которых никак не ждешь от такой тщедушной женщины, решительно двинулась по улице к старухиному дому.