Дни поздней осени

Сергиенко Константин Константинович

Мы тоже нашли, что наши одежды не слишком парадны.

— На чердаке лежит чемодан с реквизитом, — сказал Алексей, — возможно, удастся подобрать наряды.

И мы подобрали! Алексей спустил вниз огромный чемодан, в нем столько всего оказалось. Он натянул синий китель с некогда золотыми нашивками, подвесил шнуры наподобие аксельбантов и превратился в офицера неизвестных времен. Я нацепила шляпу с вуалью и кисейный, на ладан дышащий шарф.

— Недурно, недурно, — бормотал господин Блютнер.

Мы пили шампанское! Не знаю, что на меня нашло. А тут гроза разразилась, потемнело за окном, потом затрещало, как будто рассыпался воз с дровами. И хлынул дождь. Алексей зажег свечи, стало совсем уютно. Мы болтали о всякой всячине, я совсем захмелела, а

он смотрел на меня с нежностью и внезапно сказал:

— Лучше бы я тебе подарил ту цепочку. Цепочка старинная. Я сомкнул ей на шее цепочку и думал, что сомкнул навсегда. Но нет, она ее разомкнула.

— Разомкнула, — повторила я.

— Да, разомкнула. — Он подошел к окну. — Ты бы не сделала этого.

— Никогда! — сказала я и почему-то засмеялась.

— Не смейся, — сказал он строго. — Я знаю, ты бы не сделала этого.

Он положил мне руки на плечи. Пальцы коснулись шеи, и я замерла.

— Маша, — сказал он, — обещай, что не оставишь меня.

— Что? — пролепетала я.

— В трудную минуту не оставишь. Хотя бы так.

— Я и... не оставляю вас, — сказала я чуть жива.

Он смотрел на меня и пальцами гладил шею.

— Ну так давай поднимем бокалы, а господин Блютнер будет свидетель.

Бокалы наши тихо сошлись. И тут я подумала, откуда бокалы? Наверное, он специально ездил в Москву. Я храбро выпила жгучий напиток. Голова совсем закружилась.

— А теперь, — сказал он, — теперь...

Грохнуло за окном! Он наклонился к моим губам. Не знаю, даже сейчас не помню, как это было. Совсем потерялась от страха. Да, он прикоснулся ко мне губами. Но был это настоящий поцелуй или просто... Нет, я совсем не могу сказать.

Я кинулась прочь, помчалась, он что-то крикнул вдогонку. Шляпка слетела с меня, шарф зацепился за дерево. И слава богу, а то бы примчалась домой в таком виде.

Уже на своем участке меня разобрал смех. Так и влетела к себе хохоча, упала на диван. Домашние воззрились на меня с изумлением.

— В такой дождь! — воскликнула мама. — Ты что, не могла переждать?

А я хохотала, остановиться не могла.

— Что с тобой, Маша? Ты вся дрожишь!

Они согрели мне чаю, заставили выпить.

— Опять простудилась! — сказала мама.

— Н-нет... — бормотала я.

Уложили меня в кровать, я уснула.

Сегодня прекрасно себя чувствую. Снова и снова вспоминаю ту сцену. Какой замечательный день, я счастлива, оглушена! Ты рад за меня, мой дневник?

МАРТ

А в марте снег черненым серебромпод синей ношей грузно оседает,последняя зима моя седаяна небе обнажается ребром.И горько на закат малиновеет,и убывает в золотом дыму,чей рот так сладок в марте, не пойму,чья жизнь таким освобожденьем веет?И снова парк врачует желтый мед,и снова прут березы в монограммах,какие запахи толпятся в рамах,какое солнце в форточку плывет!Как это ново, шею обнажая,ломать сосульку над своим окноми ледяное матовое жалогубами переделывать в вино.Как это ново, позабыв невзгоду,увидеть, что сомнений ворожбакончается и девочку Свободук тебе подводит за руку судьба.

АПРЕЛЬ

IВечер.Холодно

и звонко.Днем растаяло —теперь фарфор.И чугунный сад, и ветки,тонкие, как звон железа,в яркую ледышку небамолча вставили узор.IIОстёр и глянцев, как свирель,под крыши катится апрель.Там, как свеча, горит сосулькаи звонок капельный брем-брель!Сосулька, ручки растопырив,повисла книзу головой,в ее груди стеклянный бойотстукал трижды по четыре.О, полдень! Царствуй и прости,в тебя полжизни закатилось,прими и окажи ей милость,горячим снегом окрести!Весна, всели надежду в нас,верни нам детскую беспечностьи горизонта бесконечностьоткрой для сердца и для глаз!А мы направимся к опушке,там льдина бьется карасем,и небо синей колотушкойколотит тучный чернозем.Какая взгляду панорама!Какое новое житье!И сердце, вставленное в раму,уже стремится из нее.

МАЙ

Зеленый луг не то что зелен,он просто только что родился,и солнца жаркий колобоксиянье учит назубок.Как легок день, как воздух вкусен!А новый лес бежит, бежити машет тонкими руками,бросая небу карамелькилипучих листиков своих.Как легок день, как воздух вкусен!Май месяц в радости искусен,прошло уныние зимы,отныне понимаем мы,что смена счастья и невзгодывсего лишь прихоти природы.

19 июля. Четверг

Новость у нас. Едем на несколько дней в Прибалтику. Это летний подарок дедушки мне и Ане. Конечно, здорово, в другое время я бы плясала от радости, а тут... Домашние, конечно, заметили. Они готовили сюрприз, а я выслушала известие с постной физиономией. До того ли теперь?

Завтра уезжаем в восемь часов на «Латвии». Так неожиданно! С утра, конечно, в Москву. Собираться. Мама хотела сегодня поехать, но я воспротивилась. Наговорила бог знает чего и Таню Патрикееву вновь приплела с английским. Сама побежала к Алексею.

Волновалась ужасно! Как встретит меня? Как держаться? Целовались мы или нет? Помнит ли, о чем говорили? Столько в голове крутилось вопросов, так нервничала, что подгибались колени.

А он встретил меня какой-то рассеянный. Дрожащим голосом сообщила, что уезжаю в Юрмалу.

— Жаль, жаль, — сказал он весьма равнодушно.

У меня внутри все оборвалось.

— Вот и отдохнете, — сказала я, — никто вам мешать не будет.

Он улыбнулся:

— Да вы мне не мешали, Маша. — Опять на «вы»! Наверное, жалел о случившемся. Я чуть было не выпалила: «Не беспокойтесь, я все позабыла». Ни словом не обмолвился о вчерашнем.