Дни яблок
Шрифт:
Я огладил её спину, от шеи до ямочек у основания хребта.
— О деньгах ни слова, — сказал я. — Бася в расчётах не сильна. В основном всё крутится вокруг куриных голов.
Гамелина дрогнула — передёрнула плечами и взволновалась спиной.
— Это ведь чёрная магия, — проронила Аня куда-то в стену.
— Да, — сказал я, обнаружив и тщательно пропальпировав изгибы гамелинского бедра. — Ей положено, она помощник, но на курах не ворожит. В основном обеспечивает ингредиенты: усы, пух, ну — когти… иногда.
Аня оглянулась и посмотрела на меня тревожно.
— Помощник… — выговорила она
— Что? — зловещим голосом спросил я. — Ты наконец-то испугалась?
Аня быстро придвинулась ко мне совсем близко.
— Я сама не своя сегодня, — сладостно зашептала Гамелина мне в ухо. — Не обращай внимания, это такое, бывает, ну, девичье…
— Не могу не обращать на тебя внимания, — ответил я, погружаясь на самое дно простых желаний. — Не могу не смотреть, не могу… это как не дышать…
— Я согласна, — прерывисто сказала Аня и странно пустым взглядом посмотрела куда-то в сторону. — Пусть всё будет по-твоему, как ты хочешь…
— Самый замечательный из всех ответов, — хрипло сказал я, выныривая из пучин долгих вздохов и коротких ударов сердца, — и я его не предвидел. Ты очень неожиданная…
Тут я нашарил тёплую и мягкую Анину грудь, Аня в ответ обняла меня, придвинулась ближе, вздохнула — и всё простое, тайное и тёмное поглотило нас совершенно. Вновь, вновь и вновь.
— Ну, всё-таки это нечестно, — проворковала разомлевшая Гамелина позже. — Все будут выплясывать и обжиматься, а я бегать с тарелками?
— Зачем нам кто-то нужен? — беззаботно поинтересовался я. — Говорил уже. Ввалится толпа, всё сожрут, натопчут… Пообжимаемся так. Даже в кино сходить можно или никуда не ходить. Целых два дня и никого не будет… Можем и повыплясывать сами, есть танцы неприличные — танго там или румба медленная, ламбада, в конце концов. Я тебя научу. Заодно всё сами и съедим. Я даже посуду помою. Может быть.
— Я знаю, как раньше назвали таких вот, как ты, — захихикала Гамелина. — Домотур!
— И причём тут Мойдодыр? — оскорбился я. — Ещё бы Тянитолкаем обозвала.
Аня ответила на это поцелуем. Продолжительным.
— Ты ничего не понял, — заявила она, восстановив дыхание, — никакой не Мойдодыр. Домотур, а не Мойдодыр. Домосед то есть.
— Да, — ответил я, — дома сидеть я люблю. Дом — это надёжно. Здесь стены…
— Так я ничего против и не имею, — снисходительно заметила Аня. — Сиди себе. Это я так, шучу. Но от вечеринки я бы не отказалась. Танцы, то-сё, гости. Музычка. Мне совершенно нетрудно настрогать им бутербродов на две шпроты с лимончиком, с горошком. Может, Лидку позову даже, в помощь, Линничку, она такое вытворяет, стол будет — картинка.
— Лидку не надо, — быстро сказал я. — В гости сколько угодно, а к подготовке нет!
— Чего это вдруг? — заинтересовалась Аня. — Ты настолько беспокоишься за балык?
— Линничка вечно как что-то готовит, так сначала цистерна майонеза, а потом чесночком-чесночком-чесночком. Она его в торт добавляет, мне кажется, и в компот. Шелуху на котлеты…
— Это для профилактики, — уважительно высказалась Аня.
— Типа как от гостей? Да? — отозвался я. — Чтобы больше ни ногой.
— От таких, как ты, — профыркала Гамелина, — языкастых… Ну ладно, что у нас
— Запретные плоды в ассортименте, — отозвался я.
— Вроде среда, — рассеянно сказала Аня. — В четверг подойдёт тебе? Завтра. Я абсолютно свободна… и кухня вроде тоже. Испеку что-то нормальное.
— Я люблю шарлотку, — отозвался я. — Это нормально?
— Шарлотка? — озадачилась Гамелина. — Но это слишком просто! Там всего-то нужно четыре яйца, сахара стакан, муки столько же примерно, соль на кончике ножа, потом ванилин, яблоки порезать — залить тестом и спечь, быстро. Пфф…
Она оделась и вышла. Зашумела вода в ванной, потом я услыхал, как Аня прошлёпала босиком на кухню. Потарахтела там своими банками, вышла в коридор, обулась.
— У вас шарлотка нищенская какая-то, — заметил я в темноту. — Ни какао, ни корицы. Жадность.
Аня легко справилась с дверными замками.
— Такого в рецепте нет, — сказал силуэт в двери. И Гамелина ушла.
Ночью в окно светил фонарь: на потолке и шторах были видны тени от качающихся веток, целый узор — живой и сложный. Всё, как я люблю.
И чтобы ветер, ветер, ветер на всём белом свете.
И чтобы не совсем один.
И чтобы без снов.
И темно.
XV
Кое-кто пытался сдвинуть горы,
С неба снять звезду, поймать рукою дым.
Но такие убеждались скоро,
Что усилья эти не по ним.
Днём всё совсем не так — светло и нет никакой тайны, всюду действительность: пенсионеры, гости города, служащие — выбежавшие в обед «по магазинам», учащиеся техникума и много ещё всяких людей. Удалившись от урочной суеты в окрестности и старательно обходя школу, ту, что за базаром, можно легко обнаружить в сквере Флору Дмитриевну, директора… Вот тогда осень становится невыносимой по-настоящему. Свирепо мимикрирует под зиму и яростно усиливает конец тепла. Отчётливо замечаешь, как вокруг зябко, а ведь до снега ещё далеко. Ветер пронзителен — асфальт на площади ёжится от холода и светлеет прямо на глазах. Воронья ругань в голых клёнах, неподалёку лязгает неутомимый трамвай, ноги мёрзнут, и Флора Дмитриевна вещает над ухом о прогулах.
«Надо думать не о теперешнем, — размышляю я. — Не о теперешнем. Мы были счастливы, мы будем счастливы. Мы — будем…» Думать «Я счастлив» не получается. Всегда какие-то условия, будто в геометрии: «Если, тогда, докажите…». Нечего доказывать: если ты меня не покинешь, то и я тебя не оставлю — это аксиома.
— Совершенно никаких сдерживающих факторов, — врывается Флора Дмитриевна. — Ты понимаешь, что это верный путь к неуспеваемости, к двойкам? Саша, я тебя просто не узнаю. Всё, ты как хочешь, а я звоню маме… Я просто вынуждена.