Дни яблок
Шрифт:
Гамелина придирчиво провела подоске пальцем.
— Её мыли дочиста давно! Очень давно! — возмущённо сказала она.
— Так доски совсем не любят купаться. Ты не знала?
При слове «купаться» Бася нервно подёргала ушами и спрыгнула на стул. Там она приняла позу копилки и сделала маленькие и злые глаза.
Аня глянула на меня косо.
— Значит, так. — сказала она. — Я раскатываю тесто. Ты мне не мешаешь, чтобы я не промахнулась, там от толщины листа многое зависит. Но сидеть без дела не будешь, и даже не надейся.
—
— В данный момент я буду занята, — прожеманничала Гамелина. — Возможно, позже. Сначала вымой для меня доску. Хорошенько. С содой. Есть у вас сода? А железный ёжик?
— А песка тебе не принести? — рассердился я. — Или золы полведра?
— Нечего орать, начинай мыть, — довольным голосом сказала Гамелина. — Откуда ты возьмёшь золу?
— Наколдую.
— Интересно было бы глянуть.
— На это лучше не смотреть, ещё прицепятся.
— Кто?
— Гамелина, это не химия. Тут всё непросто.
— Опять интересно, — радостно сказала Аня. — Значит, химия для тебя всё просто? Кто же тогда списывает у меня всю домашку? И контрольные тоже?
— Это плохие вопросы, неправильные, — пробурчал я. — Придумай другие, а то я уже досточку тебе подготовил, если что.
Я положил вымытую и вытертую доску на стол.
Аня поправила передник и ринулась к столу с мукой наперевес.
— Включай свою духовку, — приказала Гамелина. — Мне нужна очень хорошо разогретая печь. Хорошенько стекло протри, а то такое жирное — градусника не видно. Это кошмар!
И она начала отсчитывать на доску стаканы муки. После пяти с горочкой Гамелина долила в мучной холмик воды, всыпала туда же из двух каких-то мензурок специи, умело затворила тесто и принялась его мять, швырять об доску и тискать.
Я ощутил некое стеснение.
— Дай мне мою большую кастрюлю, быстренько, — сказала запыхавшаяся Аня.
— Её тоже разогреть или съешь холодной? — спросил я.
— На голову тебе надену, — разъярилась Гамелина. — Духовку включил?
— И дрова поворошил, — ответил я. — Держи свой котёл.
Аня аккуратно положила колобок теста в кастрюлю, ещё и марлей сверху её прикрыла.
Почему-то я подумал про скальпель…
— Теперь, — торжественно сказала Гамелина, — я буду делать душу пряников, а ты не будешь мне мешать… Вернее, поможешь, на!
И она ткнула мне в руки синюю миску, глубокую. В ней скользил по дну кусок масла. Немаленький.
— И что здесь надо сделать? — глубокомысленно спросил я. — Преобразовать его в камень?
— Нет, — сказала Аня хмуро. — Добавить пару яиц и сахар специальный, у меня есть, а потом тереть.
— Тереть? — ухмыльнулся я.
— Мешать, пока всё не станет однородным, — ответила она. — В смысле, почти кремом.
— Ну ладно, — вздохнул я, — давай,
— Мне надо, чтобы в крем, — непреклонно заявила Аня.
Специальным сахаром оказался всё тот же сладкий песок, но коричневого цвета. Гамелина высыпала сахар, остро пахнущий какой-то яванской мешковиной и чайными клиперами, в миску и вбила туда же яйца.
— Мешай, и смотри мне, — грозно сказала Аня.
— Куда тебе смотреть? — игриво спросил я, ухватив ложку.
— Можешь посмотреть, как я работаю, — смилостивилась Гамелина. — Нет, ну ты так лениво всё, еле возишься, просто трутень.
— Чужая работа вдохновляет, — согласился и заработал ложкой.
Раздался частый стук, Бася прижала уши.
Гамелина опять набросилась на тесто. Десять минут она мяла била и валяла его по доске, после этих пыток опять отправила в кастрюлю. Я продолжал равномерно вымешивать содержимое синей миски.
Аня вымыла руки, прошлась по кухне, пошуршала своими пакетами и взялась придирчиво изучать внутренний мир духовки. Даже дверцу приоткрыла. Я стучал ложкой, духовка раскалялась, Бася, свившая уютное гнездо из полотенец, притихла в кресле.
Наконец Гамелина завершила осмотр плиты и немного раскраснелась.
— Есть гладкость? — спросила она у меня.
— Ну ты же не разрешаешь трогать руками, — миролюбиво ответил я. — Как я могу знать…
— Одна и та же чушь, — подытожила растрепанная Гамелина. — Сразу руки… Сначала работа! Я про крем спрашиваю…
— Крем удался вполне, — заверил ее я. — Можно я съем его?
— Можно я тебя стукну? — с настоящим чувством спросила Аня. — Нет? Жаль. Дай мне горячую воду.
И она забрала у меня миску.
Она придирчиво осмотрела массу в миске, поставила миску на стол и достала из какого-то своего пакетика банку невероятно иностранной формы — широкогорлую и гранёную.
— Здесь было лечо, — сообщила Гамелина, — когда-то. Нам на косе подарили, давно. А теперь мы тут держим своё. Всякое.
В баночке была какая-то субстанция, отдалённо напоминающая сгущёнку, очень переваренную, буквально дочерна.
— Это патока. Самая настоящая, — гордо сказала Аня, — Эмма её делает сама, я помогаю пока только. Для таких пряников — первое дело. Где вода? Ты уже трёшь имбирь? Я там выложила два корешка, глянь на буфет.
И она щедро вылила патоку в миску. На свету патока оказалась очень чёрной и меньше всего похожей на чью-то душу. Слышно было, как она здоровенной каплей хлюпнулась в «крем». Тут что-то произошло — в воздухе, может быть за окном, а может быть и в духовке — но кухня дрогнула, все мои многочисленные, наспех нацарапанные ловушки на паркетинах заскрежетали подобно столетним капканам. Бася вскинулась в своём кубле и издала длинный утробный рык. Колокол прогудел неподалёку, и сделалось мне совсем тоскливо.