Дни яблок
Шрифт:
— Ты слышал? — удивилась Гамелина и забрала у меня чашку с горячей водой. — Что-то грохнуло, наверное, подошли два трамвая сразу — иногда так бывает. И искры. А почему ты так побледнел?
— Жарко, — проскрипел я. — Душно… Ты слышишь, чем-то так пахнет странно? Яблоками… кислыми… по-моему. Как из бочки… Фу…
— Ну, уксус у меня свой, яблочный, наверное он, — сообщила Аня и вылила поочерёдно мою горячую воду и «свой уксус» в синюю миску.
— Вот и душа пряников, — буднично сказала Гамелина. — Имбирь готов? Сейчас я всё вымешаю хорошенько, и будет
Она нахмурилась, смешала составные части души, взяла у меня имбирь, сняла марлю и следующие минут пять старательно мяла и душила потемневшее тесто.
— Теперь недолго, — сказала Гамелина. Она потрусила мукой на доску, аккуратно разровняла и выкатила на неё темную субстанцию.
— Плотное и пластичное, — удовлетворённо сказала Аня, — то, что надо. Очень хорошо.
Без всякой жалости она разорвала колобка на четыре части.
— Сейчас я это позаворачиваю, — довольным тоном сообщила Аня, — и в холодильник на час.
Стоило Гамелиной начать распихивать свои заготовки в наш холодильник, как она обнаружила в одном углу кухни пыль, в другом — паука, и сурово поставила мне на вид антисанитарию под креслом.
— Даник, — сказала Аня строго, — вот здесь, и тут вот особенно, что, совсем никто не убирает? Никогда?
— Как это никто? — рассердился я. — Именно я здесь и убираю. Часто.
— Я так и подумала, — ядовито заметила Гамелина. — Уточни, сколько раз ты делал это?
— Что именно тебя интересует?
— Конкретно влажная уборка.
— Всегда поливаю пол слезами, — сообщил я.
— Я так и поняла, — глубокомысленно сказала Аня. — Толку именно что кот наплакал.
Бася возмущённо чихнула.
— О! — отозвалась Гамелина. — Точно! Правда!
— Не обижай мою кошечку, а то я сделаю тебе больно, — мстительно ответил я.
— Да ну? — ответила Гамелина. — Нашлёшь дождь на мой пирог?
— Нет, пыль на твои кастрюли.
— Пыль? — дрогнула голосом Гамелина.
— И пепел… — подтвердил я.
За окном октябрьское небо сыпануло мелким дождичком. Очередная двойка вкатилась на площадь и просигналила длинной трелью — кто-то перебегал пути на красный.
— Ничего другого я и не ждала, — сказала Аня, — от тебя. Пауки, пепел, пыль. Что угодно, чтобы не убирать, ясно уже. Так, ну я буду раскатывать тесто, — важно заметила она. — Хотя и работы тут тьфу, всё равно не пыли, я хотела сказать — не мешай.
— Давай я помогу, — обрадовался я и ухватился за скалку с другой стороны.
— Здесь точность нужна, — ответила Гамелина. — А ты небрежный…
— Ну, да, — сказал я сердито, — это вы, кроты, такие точные. Сплошной нивелир… Сначала долго принюхиваетесь, дальше прислушиваетесь — потом шок.
— Шок сейчас будет у тебя, — пообещала Аня, — и производственная травма по лбу.
— Всё равно ведь промахнёшься.
— Ты прав, скалку марать не буду, — трогательно хриплым голоском проговорила Аня. — Я с тобой потом разберусь. Ответишь мне за всех своих кротов и за пепел тоже.
Она обратилась к тесту и раскатала его по доске в тонкий лист
— Надо тоньше, — строго сказала сама себе Аня, — ещё тоньше. Чуть-чуть.
И вновь засновала скалкой. Коса Анина вырвалась из заколки и елозила по спине, стол поскрипывал, и я просто смотрел и…
— Даник… Саша! — сказала Гамелина. — Оглох, что ли? Куда ты так уставился? Взгляд какой-то…
— Я смотрел на твои руки, — быстро нашёлся я.
— У меня музыкальные руки, видишь — мизинец и безымянный одной длины, как у Баха.
И Гамелина вытянула аккуратную, выпачканную в муке ладонь мне под нос.
— Немецкие, значит, руки, — ответил я, разглядывая измазанные мукой гамелинские пальцы. — Бах ведь немец. Он на органе играл, я даже не представляю, как он, ну… там вообще щупальца нужны… и ноги.
— Никогда не играла на органе — ни руками, ни ногами, — подвела итог Аня. — Всё, тесто уже тонкое. Принеси мне коробочку.
— Ты что-то неточная, резкости нет, — тонко заметил я. — У меня есть целый набор спичечных коробочек, называется «Рыбы». Тебе какую принести?
— Просто ужас, — замогильным голосом ответила Аня. — Ты меня заставляешь столько думать, вопросы неожиданные… В смысле, я тоже люблю такое. Себе своих рыб оставь — будет кого помучать… А мне принеси… просто мою коробочку. Красную, там формы для пряников. На ней написано «Какао» и нарисована Африка.
Я тщательно перебрал гамелинские пакеты, никакой коробочки, Африки или какао не было. Зато нашелся занятный штоф. Бутылка темного стекла в оплетке цыганского золота, с чем-то на вид спиртным внутри. Я попробовал вытянуть плотно притёртую красную пробку…
— Нашёл? — нехорошим тоном спросила Аня. — Чего так долго? Я не могу ждать, это же выпечка. Процесс…
— Не нашёл, — откликнулся я, — нет там коробки. Ни красной, никакой вообще.
— Значит, я забыла, хотя такого не бывает, конечно, ну, ничего… Вернее, очень плохо, — сосредоточенно сказала Гамелина. — Но не смертельно. Будут прямоугольнички, так даже лучше. Проще.
— Лучше колобок слепить из хлеба, чего уж проще, — заметил я. — Нажевать пол батона и…
— Лучше жевать, чем балабонить, — веско заметила Гамелина и похлопала скалкой по руке. — Начинай вырезать уже, жду, — и она хлопнула скалкой ещё раз.
Вырезать фигурки из сырого теста непросто. Тесто липнет ко всему: к доске, к пальцам, к ножу. Возиться долго не хотелось, но пришлось: я сопел, пыхтел, корябал доску. К пальцам моим липли волокна теста, будто паутина. Пришлось просить нож — скрести по пальцам, по доске — отмахиваться от липких нитей. Нож упрямился, я просил тесто, тесто отделалось непонятным кашлем. Оставалось плохое средство — порезать себе палец, несильно. Ведь где душа пряников, там будет и кровь, а чья — неважно. Дело пошло быстрее — кровь капнула, нож засновал, тесто покорилось, мука, вслед моим пальцам, взлетала с доски торжественным и навязчивым шлейфом.