До и после запрета КПСС. Первый секретарь МГК КПСС вспоминает…
Шрифт:
Вот, пожалуй, те основные национальности, которые помимо русских проживали в Москве.
Когда в 1988 году возникли проблемы чисто национального характера в Армении, Нагорном Карабахе, трагедия Сумгаита, тогда горком партии (к сожалению, только тогда!) обратил внимание на национальную проблему в Москве. Стали ее изучать.
До этого все к чему сводилось? Праздники, сабантуи в Измайловском парке проводила татарская часть населения; Пасху и Новый год около синагоги на улице Архипова (теперь она называется Большой Спасоглинищевский переулок) отмечали верующие евреи. Вот и все, если говорить о национальных
Когда произошли эти страшные события, начались митинги армянской диаспоры на Армянском кладбище. Там собирались, вывешивались плакаты с фотографиями событий, происходивших в Сумгаите, в Нагорном Карабахе. Приезжали представители из тех мест. Все это поначалу не выходило за рамки кладбища и не вызывало особого беспокойства. А вот когда армяне вышли за стены кладбища и пошли к центру города, тогда в горкоме партии (секретарем в ту пору был Зайков) заволновались по поводу возможных националистических проявлений в Москве.
Но это я говорил о лицах некоренной национальности. Еще раньше проявились национал-патриоты или, я бы сказал, национал-шовинисты из радикального крыла общества «Память»,которые проводили митинг на Манежной площади. Это тоже было проявлением национализма.
Они потребовали встречи с Ельциным. Тот вначале побоялся к ним поехать. Послал Сайкина и меня. Но руководитель общества «Память» Васильев категорически отказался разговаривать с нами и потребовал встречи с секретарем горкома партии. Мы с Сайкиным отправились к Ельцину. Ельцин позвонил Горбачеву: «Как быть?» Тот порекомендовал ему все-таки встретиться.
Но Ельцин поставил условие, что на улице он встречаться не будет — только в помещении. Мы предложили Васильеву два варианта: либо Манеж, либо актовый зал Моссовета. Тот выбрал Моссовет: Манеж рядом, зашли и все, а тут еще можно демонстрацией пройти по Тверской улице.
Их вначале было, наверное, около 500 митингующих — с лозунгами, плакатами. Когда члены этого общества шли по Тверской, поддержки им никто никакой не оказывал. Люди стояли и глазели. Стремления присоединиться к ним не было. Обычное ротозейство, так как подобное явление было тогда еще внове.
Лозунги — чисто шовинистические: часть против евреев и других нерусских, некоренных, жителей Москвы; часть в защиту памятников истории, архитектуры; часть — в защиту монархического строя. Все это было необычно.
Пока демонстранты шли по Тверской к Моссовету, число их заметно сократилось, и когда они вошли, зал оказался неполным, хотя он рассчитан именно на полтысячи человек.
Собрался тогда в актовом зале народ самый разный. Были нормальные люди, стоявшие на здравых позициях. Они выступали в основном в защиту исторических и культурных памятников, то есть отстаивали те принципы, на которых «Память» и создавалась. Они пытались пойти на какие-то соглашения, договориться с руководством города. Но таких ораторов остальная часть, которой руководил Васильев, просто «зашикивала» — не давала выступать. Поэтому говорили в основном экстремисты.
Васильев выступил со своими требованиями, а Ельцин вел себя примерно так: «Ах, вы недовольны, что я сменил аппарат только на треть? Согласен, сменю полностью. Ах, вы требуете, чтобы приостановили стройку на Поклонной
Когда митингующие ушли, Ельцин выглядел напуганным, очень раздраженным. И сразу набросился на Сайкина и начальника Управления внутренних дел: «Вы что, не знаете, как действовать? Устройте какую-нибудь провокацию против Васильева, чтобы он замолчал надолго»…
Обстановка стала накаляться.
Рост националистических проявлений среди русской части населения, события в республиках Советского Союза, конфликты на межнациональной почве стали отражаться на Москве.
Когда армяне вышли на улицу, мы стали опасаться, что диаспора азербайджанцев сделает то же самое, и это может вызвать их столкновение. Основная задача стала — удержать эти собрания в рамках одного Армянского кладбища.
Я тогда работал секретарем исполкома Моссовета, и мне поручили перед ними выступить. Это было мое первое выступление на уличном митинге — неорганизованном и враждебном. Как мне кажется, оно прошло удачно.
Лейтмотивом моего выступления было то, что для Моссовета не имеет значения, какой национальности человек. Главное, что он является жителем Москвы и мы беспокоимся о каждом. Кроме того, я предложил (у меня, естественно, была об этом договоренность с Сайкиным) на случай плохой погоды, дождя — а мы понимаем, говорил я, что армянам надо собираться, обмениваться мнениями, информацией о том, что происходит у них в республике, — встречаться в Доме науки и техники.
Это сразу сняло напряжение: их не разгоняют, не критикуют, идут навстречу, и даже Моссовет предлагает свои услуги для того, чтобы им было удобно собираться. Напряжение было снято.
Все эти события привели к мысли: в Москве надо создавать национально-культурные общества.
Почему еще эта мысль возникла? Вспомнили, что до войны в Москве были школы, где можно было учиться на татарском, еврейском языках. Находились они в местах компактного проживания той или иной национальности.
Мы горячо принялись за дело.
Стали создаваться национально-культурные общества, начались поиски здравомыслящих людей.
Меня к этой идее в какой-то мере подтолкнула поездка в США. Там ведь тоже многонациональная страна. Правда, Советский Союз не был похож на Соединенные Штаты, так как в СССР существовали национальные территории, а там их нет — там Штаты. Конгломерат, который был в Америке, и конгломерат в Москве по ситуации — одинаковые. Но в Америке национальным группам давали возможность изучать родной язык, приобретать книги на родном языке и придерживаться своих вероисповеданий. Существовали национально- культурные общества.
Когда я был в Америке, там праздновался так называемый День Благодарения. Я присутствовал на инсценировке, где главными героями выступали Дядя Сэм, негр, и белокурая девочка (правда, индейцы и латиносы там не присутствовали), и лейтмотив был такой: кто бы ты ни был — поляк, ирландец, выходец из Африки, — мы все дети великой Америки, мы все едины. В действительности в Америке различные возможности у выходцев из разных стран, даже в четвертом колене, но официальная политика воспитывает чувство патриотизма и единства нации.