Добрым словом и пистолетом
Шрифт:
Внутри, в кабинете, кроме офицеров разведки обнаружились еще и Марондир, и майор Конмал (злой и придерживающий перевязанную, через бинт подплывшую красным руку), и знакомые уже его подчиненные-голодрим — майор Сибраллан и военврач Хабрас, а еще рядом стоял ассистент доктора Игливина — доктор Адвэллион.
— Пополнение, — обернулся Халькон и, увидев целую делегацию, замолчал, но по жесту Ордиля тем же ровным тоном продолжил: — Доставили только что. С Речного.
Быстро выяснилось, что на Речном бульваре опять всколыхнулась какая-то буза: вопреки всем указаниям и предупреждениям собралась сама собой небольшая группа горожан. Выкрикивали
— Этот вот, — указал Марондир, — этот кидал. В толпе же и скрутили.
— Осторожно, — мрачно добавился Конмал и посторонился, — кусается. Сука.
— Я бы попросил!
В центре кабинета, на месте сдвинутого большого стола, пристегнутые стальными наручниками к двум тяжелым металлическим стульям с металлическими же подлокотниками, сидели двое: светловолосый мужчина, на вид — провинциальный служащий, недавно еще прилично одетый, а теперь изрядно помятый, побитый, перепачканный в пыли; и женщина — в серо-коричневом жакете и такой же юбке, босая, в изорванных чулках и с торчащими набок растрепанными серебристыми волосами — видно, где-то потерялась ее шляпка.
— А это… — начал Орофер, но женщина, подняла на него взгляд, вдруг оскалилась, зацокала «Тц-тц-тц!» и тут же зашипела.
— Это там же. Бросилась на патрульного. Все лицо ему исполосовала.
Словно в подтверждение, женщина чмокнула губами воздух и мелодично засмеялась.
— Где доктор Игливин? — быстро спросил Ордиль.
Остальные рабочие столы вокруг пустовали — нигде не белели стопки бумаг, никто никого не допрашивал; кроме вернувшегося Ордиля, Халькона и еще троих офицеров, никого из разведки в кабинете больше не было.
— Он с коллегами осматривает других задержанных, — отозвался доктор Адвэллион, — с этими все понятно.
— А что вам, собственно, понятно? — спокойно поинтересовался мужчина и демонстративно побряцал наручниками о подлокотники. — Почему я здесь? Почему в таком виде? Кому мне пожаловаться?
— Я бы не стал держать их так, — понизив голос, заметил Нолмэндил, ни к кому конкретно не обращаясь, — слишком много всего вокруг. И окна.
— Все глухие кабинеты уже заняты, — ответил Халькон.
Присмотревшись к голдо и явно узнав, он никак реагировать и тем более комментировать его появление не стал.
— Надо решить, что с ними делать, потом уже пересаживать, — добавил Марондир. — Можем к себе забрать, у нас есть пара кладовок. Только через дворец тащить придется… Кстати, а что за делегация? Вы вот вообще кто?
— Неравнодушный гражданин, — ответил голдо, закончил рассматривать задержанных и, взглянув на Белега, чуть кивнул.
— Это что? Это можно понять как опознание? — тут же спросил Орофер и тут же одернул себя — сунувшись было вперед, опомнился, убрал за спину руки, отступил на шаг. — И что теперь дальше?..
Но никто ему уже не ответил, потому что тут, словно очнувшись, словно услышав что-то, вскинула голову женщина.
— Мы! Должно… быть. Встречались? — спросила она голосом странным, как будто чужим — спотыкаясь на каждом слове и на каждом слове меняя тональность. — Лицо. Знакомое! Да?
Нолмэндил сжал губы и
— Метка — знакомая. Горит. Выцвела? Пусть, — сразу подхватил мужчина, и тоже странно теперь — рвано, с запинками, без недавнего возмущения уже — будничным отрешенным тоном.
— Тут. Ведь. Как смотреть…
— …знаешь — увидишь. Меточка же…
— Прямо. На душе. Горит!..
Оба уставились куда-то перед собой, пристально, завороженно глядя мимо всех них, в пустоту, в ничто; мужчина был теперь сосредоточен, словно старательно прислушивался к чему-то, повторяя, шевелил губами; женщина рассеянно улыбалась. Все вокруг тоже невольно замерли, и только помрачневший, побледневший голдо шевельнулся — дернул головой, словно отгоняя что-то от уха.
«Инциденты» с бывшими узниками Ангбанда в Дориате случались, как правило, двух типов: чаще выявляли кого-то, кто по слабости духа — из страха, от отчаяния, может из каких-то еще побуждений — соглашался сотрудничать. Передавал информацию, вредил по мелочи, распускал ложные слухи… Итог был всегда один: бесповоротная высылка за пределы королевства и передача всех данных в другие земли, во избежание. Изгоям таким оставалось только уходить куда-нибудь в глушь, в отдаление и теряться там, а то и переходить ЭредЛуин в надежде на новую жизнь и искупление, а может, и на дальнейшее падение.
Другим проявлением ангбандского воздействия было помутнение рассудка — иногда ожидаемое, иногда даже контролируемое; иногда вовсе внезапное, никак не обозначавшее себя прежде. В такой момент несчастный, только что бывший в полном сознании, мог явно или незаметно для окружающих утратить над собой контроль, стать послушным некой сторонней воле и ее приказам, а в худшем из вариантов — впасть в полное беспамятство, в настоящее безумие и, не узнавая ни близких, ни самого себя, натворить больших бед.
Поэтому все беглецы, все подозреваемые в том, что беглецами являются, обязательно попадали на реабилитацию — сначала на жесткий режим, потом, по мере обследования, на облегченный. Некоторые жили в центре не месяцами даже — годами; некоторые, чье сознание пострадало слишком сильно, были обречены провести там десятилетия; в отдельных случаях врачи и в первую очередь сам доктор Игливин делали прогнозы совсем неутешительные: вернуть кого-то к обычной жизни не удавалось вовсе. Подход этот давал свои плоды, и «инцидентов» в Дориате почти не случалось: выписанные из реабилитационного центра уезжали подальше от крупных городов и жили там, судя по донесениям местной полиции, вполне благополучно.
Но помимо этого существовал и третий тип ангбандского присутствия. В Дориате такое случалось только дважды, и оба раза Белег свидетелем не был и мог только позднее ознакомиться с рапортами и врачебными заключениями, перетекшими в дальнейшие теоретические споры: является ли это отдельным, специфическим «воздействием третьего типа» или же подтипом буйного беспамятства. Так или иначе, но если Дориату относительно везло, то в землях голодрим Белег подобное наблюдал уже лично.
— Приятно в таком месте увидеть вдруг знакомое лицо, — выровняв голос, зазвучав уже естественно, продолжила женщина — по-прежнему безмятежно глядя куда-то перед собой; а вот мужчина, напротив, смотрел теперь прямо, осознанно — разглядывал их всех весело и с любопытством, улыбался и продолжал беззвучно шевелить губами так, что казалось, будто он и говорит этим приятным женским голосом. — Не напомните имя свое?