Добрым словом и пистолетом

Норлин Илонвэ

— Благодарю. Все прекрасно, — коротко ответил Белег, рассматривая участливо приветливого Маглора.

— Очень все прекрасно! Водичка вот у вас совершенно замечательная…

— Да, здесь действительно замечательные термальные воды, — охотно подтвердил Маглор, — впрочем, сам здешний климат способствует — и исцелению людских хворей, и заживлению ран. Предположу, что вы сейчас ограничены во времени, но, если сочтете возможным в будущем — мы рады будем вас принять, господин капитан. И вас, разумеется, тоже, господин Куталион.

— А уж я-то как буду рад! — донесся сочащийся иронией голос.

Карантир бесцеремонно раздвинул их в стороны и прошел к дивану, шумно уселся рядом с братом, сунулся к нему

в газету. Это был существенный прогресс: при последней встрече в Барад-Эйтель Карантир сразу обозначил желание дать Белегу в глаз, и военный совет Союза начался немного не с того.

Следом появились Амрас и Маэдрос. Первый просто бесшумно прошел мимо, второй коротко, без рукопожатий поздоровался, но задержался, внимательно взглянув сначала на Турина, затем только на Белега, а затем на братьев. Маглор с видом хорошего хозяина уже отошел и двигал на столе графины и стаканы, Куруфин не поднимал головы от своей газеты и, похоже, действительно читал — водил взглядом по строчкам.

— Я не очень понимаю, что вы рассчитываете услышать, господин Куталион, — негромко заметил Маэдрос. Голос у него был ровный и очень звучный, под стать всему облику. — Дориатская разведка всегда хорошо за нами присматривала. Вы перестали ей доверять?

— Кое-что лучше прояснить лично.

— С этим я согласен, — спокойно принял Маэдрос и добавил: — Мы от диалога не закрывались.

Первая, тогда еще не дориатская даже разведка была прямым продолжением того, как в дни Похода лучшие из охотников прокладывали путь и изучали расстилающиеся вокруг новые земли. То же продолжилось в Белерианде и позднее в самом Эгладоре: рейды отрядов по окрестностям и вдоль границ, составление первых карт, их уточнение, а затем и выслеживание впервые появившихся непонятных и как будто разрозненных банд. Белег в те дни просто возглавлял один такой отряд. Позднее, когда подозрения о едином центре всех этих банд подкрепились реальными данными, в Менегроте задумались об обороне и о необходимости всерьез заняться разведкой. Так в Эгладоре появились первые укрепленные рубежи, а Белег получил свое первое официальное назначение.

В этом ключе все и продолжалось до тех пор, пока в Белерианд не прибыли голодрим, заморские подвиги их не выплыли наружу, и вот тогда возникла новая нужда — и новая идея…

— Оровальдо! Поторопи! — обернувшись к двери, позвал Маэдрос.

Белег тоже обернулся и увидел, что помимо быстро заглянувшего и тут же скрывшегося капитана на пороге стоит еще голдо — очень высокий, очень широкоплечий, широкогрудый; черные волосы, черные брюки, черная рубашка с высоко закатанными рукавами и кожаная портупея с револьвером. Он постоял так, оглядев пространство библиотеки, оглядев Белега и Турина, но не встретившись с ними взглядом, а потом посмотрел на Маэдроса и, словно услышав беззвучный ответ на свой беззвучный вопрос, исчез — вытек в коридор: была тень и стаяла.

Белег и Турин сели на предложенный диван. Напротив, рядом с братьями, устроился Маглор; Маэдрос опустился в кресло и осторожно вытянул ногу, подтвердив, что Белегу не показалось — он действительно чуть прихрамывает.

Наконец из холла снова донеслись шаги вразнобой и торопливая неразборчивая речь. Кто-то споткнулся там перед самой дверью, поймал косяк и глухо выругался.

— …чтобы уши никто не грел. Все, давай, иди…

Амрод вошел последним, придержал за локоть Келегорма и помог ему уместиться в кресле. Дверь бесшумно и плотно закрылась, словно библиотеку запечатали от всего внешнего мира. Стало совсем тихо. Семеро голодрим вокруг замерли на своих местах, наблюдая открыто или исподволь.

Кожаное кресло Маэдроса было самое обычное и совсем не походило на трон или хотя бы на чем-то выделяющееся, особое кресло, а сам Маэдрос — задумчивый, чуть утомленный, в темном повседневном

хаки — не выглядел ни торжественно, ни парадно. И все же главенство его не виделось даже — ощущалось полностью; загляни в библиотеку кто посторонний, вовсе не посвященный — понял бы это однозначно.

Маэдрос сидел спокойно и расслабленно, положив на колено здоровую руку, а вторую, с затянутой в кожаную перчатку сомкнутой кистью, так же расслабленно пристроил на подлокотнике. Редко кого судьба своею волей ставила настолько на свое место. Наверное, он мог бы стать и просто хорошим правителем — отдельного поселения молодых мастеров, заскучавших в Тирионе и решивших обосноваться где-то еще на просторах Валинора; лордом того же Химринга, если бы Белерианд не знал войн или если бы голодрим не покидали его, оставшись и основав здесь свои города. С этим бы он тоже справился. Но вот предводитель народа в сложные годы внутреннего раскола, в годы войны и непростые века Долгого мира — кажется, для этой роли он и был рожден.

Верховенство Голфина над голодрим безоговорочно признавалось всеми. Но существовал и более сложный, более глубинный баланс сил между разными Домами, непременная независимость правителей в своих внутренних делах, подчинение младших лордов старшим; и все же — и это тоже знали во всем Белерианде — без обсуждения с Химрингом даже в Барад-Эйтель не принимали принципиальных решений.

Каков был Маэдрос прежде, Белег судил только с чужих слов, но ясно было, что плен не столько перековал его, сколько закалил, и этого нового, закаленного, твердого до какой-то почти осязаемой звонкой твердости уже не вышло бы ни сломать, ни согнуть. Разве что переплавить.

Белег рассматривал его, перебирая пальцами пустую портупею. Маэдрос как будто ждал.

— Ну что, кто первый будет каяться? — с фальшивым весельем спросил вдруг Амрод.

Он так и остался стоять позади Келегорма, облокотившись на спинку кресла и почти положив подбородок брату на макушку. Келегорм к происходящему никакого интереса не проявлял. Остальные к встрече более или менее подготовились, придя кто в форме, кто в костюме, кто просто в свежей рубашке; взлохмаченным, в одном несвежем и неновом бархатном халате с торчащими из-под него босыми ногами явился только Келегорм. Бледное лицо и впечатляющие круги вокруг глаз вместе с видом сонным и отсутствующим непрозрачно намекали на интересное времяпрепровождение.

— Я не мог, я в тот день работал, — словно дождавшись команды, в тон брату продолжил Амрас.

— А справка у тебя есть? — оживившись, поинтересовался Карантир. — Господин сыщик нам на чесслово не поверит, а?

— И правда! Nelyo, а Nelyo! будет у меня справка?

— А у меня?

— Довольно, — коротко произнес Маэдрос, и на этом их с Белегом гляделки закончились. Один откинулся на спинку дивана, другой чуть шевельнулся в кресле.

Вокруг как будто выдохнули.

— Думаю, начать следует с того, — выждав еще пару секунд, дипломатичным тоном заговорил Маглор, — что, несмотря на сложные личные отношения, мы глубоко сожалеем о смерти короля Тингола…

— У нас с ним были личные отношения? — искренне удивился Амрас.

— …это большой удар не только для Дориата, но и для всего Белерианда. И очень скоро мы все это ощутим.

Маглор вскользь глянул на расставленные на столике стаканы и графины — видимо, и с водой, и с какой-нибудь местной сливянкой или абрикосовкой, — но никто больше не шевельнулся, и он продолжил:

— Хорошо. К делу. У нас у всех слишком много вопросов друг к другу, но позволю себе сперва уточнить: с кем именно мы ведем разговор? С официальными представителями королевства Дориат, с дориатской разведкой, просто с господами из, — он сунул руку в карман пиджака, пошарил и выложил на стол газетную вырезку, — сыскного агентства, хм… «Добрым словом и пистолетом».