Добрый мир
Шрифт:
сущности, было не над чем. В кино или к Николаю. Но в кино не хотелось. А
Николай в предпраздничный вечер вряд ли был в форме: лесники умели
радоваться праздникам. Посоображав немного и взглянув на часы,— не
слишком ли поздно — Сережа решил нанести визит коллеге Марине
Семеновне.
Если коллега дома, думал он, то останется одна проблема: объяснить
цель своего визита. Если нет — то вообще никаких проблем.
Марина Семеновна была дома,
проблему.
— Добрый вечер, Семеновна, и с праздником! Помните, вы обещали
мне «Хомо Фабер» Макса Фриша? Что-то мне читать совершенно нечего
оказалось...— Он снял шапку и заставил себя широко заулыбаться.
Марина Семеновна включила большой свет — у нее до этого горела
только настольная лампа — и сняла очки.
— Здорово, Юрьевич, и тебя так же. Я помню свое обещание. У меня
здесь недалеко лежит «Хомо Фабер» Макса Фриша, и я вам его дам, чтобы вам
не было нечего читать.— Она полуобернулась к висящему на стене
круглому зеркальцу и примерила пару улыбок.
— Ага, вот так! — она зафиксировала не естественную Сережину
мину на своем лице.
— Это вы так улыбаетесь,— пояснила она.
Марина Семеновна была знаменита тем, что умела прекрасно
пародировать и передавать почти любые интонации. За счет этой ее
способности дисциплина на ее уроках была фантастической.
— Если вам не немедленно, то снимайте вашу тужурку вместе с
вашей улыбкой и проходите. У меня есть индийский чай.
Сергею было слабо тягаться с коллегой в жанре буффонады. Он
покорно снял то и другое, прошел к столу и сел.
— Тоска одолела, Семеновна,— признался он.— Весь день
прикаивался, прикаивался — так и не прикаялся.
— Ну вот, слова и мысли настоящего мужчины,— сказала Марина
Семеновна.— А то сразу улыбаться... Вы с молоком будете?
— Все равно. А вы чем занимались? Я не помешал?
— Нет. Я сама соображала, к кому в гости напроситься. С этими
праздниками не знаешь, куда себя девать. Хотела на каникулы домой съездить,
да разве с нашей Полиной договоришься!
— Ага...— Сережа потихоньку разглядывал комнату. Он был здесь
второй раз, но тогда, после утиных похорон, толком ничего не разглядел.
— Ну и как моя келья, нравится? — Глаз у Марины Семеновны был
острый.
— Нравится,— признался он. И, неизвестно к чему, добавил: — Мне
вообще нравится,
как живут женщины, когда они одни. У них всегда запах духов и лака
для ногтей...— Сережа покраснел.— Нос — мое слабое место...
— Понятно. И часто вы бывали у женщин, которые живут одни? —
деловым
— Ну странная вы... Ведь жил же я в общежитии! И, кстати, вместе с
вами...
Марина Семеновна вела беседу играючи. Нарезвившись вдоволь, она,
вернула разговор на то место, где Сережа пожаловался на тоску.
— Итак, расставшись со своими близкими, вы затосковали?
— Ваша правда, Семеновна. Упомянутое чувство имело место,—
слегка показал зубы Сережа.
— Вы не сердитесь на меня, Сергей,— улыбнулась Марина
Семеновна.— У каждого свое слабое место. У вас — нос, у меня — язык. Я
больше не буду... Вы к ребенку сильно привыкли, да?
— Ну да, привык... Никогда не встречал таких детей.
— Да я видела, как вы с ней. Иной раз увижу вас гуляющими — аж
взрыднуть от умиления хочется. Я не паясничаю. Никогда не подозревала в
вас такого сильнющего отцовского инстинкта. Я вас по институту хорошо
помню. Там вы в упор никого не замечали, не токмо что детей... Что-то опять
не то понесла. Извините.
Сережа молчал, и теперь, было видно, смутилась Марина Семеновна.
— Ну ничего! Вы быстро утешитесь,— выбралась она из неловкого
положения.— Пройдет неделька-другая, а там Николу-лесника свистните — и
айда по бескрайним лесам да заснеженным полям! Рыдай, бедняга рябчик,
тетерка-куропатка...
— Это вряд ли,— спокойно возразил Сережа.
— Почему?! — искренне удивилась Марина Семеновна.
— Я, кажется, больше не охотник. Я ребенку слово дал.
— Ну-ка, ну-ка, расскажите!
И Сережа рассказал ей про то, как он дал ребенку обещание «не
убивать».
— То есть, значит, если вы свое обеща ние нарушите, то вас дети
любить не будут, я правильно поняла? — внимательно выслушав Сережин
рассказ, спросила Марина Семеновна. И прибавила: — Вы суеверный?
— Да нет вообще-то. Но ведь слово не воробей, верно? — Сережа
снова почувствовал себя слегка неудобно.
Марина Семеновна смотрела на него, подперев щеку рукой,— она
сидела за столом напротив — и ничего не отвечала. Пауза затянулась.
Почувствовав это, она наконец согласилась:
— Верно. У вас на факультете кто преподавал психологию, не
Станишевский? — спросила она негромко.
— Он. А что?
— Да вспомнила его любимое. Вам, наверное, тоже изрекал: «Вы
сильно заблуждаетесь, молодые люди, если считаете, что будете воспитывать
детей по собственному разумению. Это вас будут воспитывать. Вас будут